Сергей Иванов - Где ваш дом, дети?..

Позже в коридоре умилялась, что дети ко мне тянутся. А я думал, как, наверное, жестоко и зло отчитывает ребят Алена Игоревна. Беспомощность и самоуверенность, категоричность и закомплексованность — и все под одной оболочкой…

Зинаида Никитична стала своим человеком в медкабинете. Мне не хватает разговоров с ней. Невольно сравниваю ее с молодыми и прихожу к парадоксальной мысли: молодые педагогини застыли, закостенели, они догматичны на свой псевдоромантический лад. А Зинаида Никитична способна к развитию, она растет, она ищет правду и смысл, она способна к поиску.

Зинаида Никитична рассказывает:

— Я все время думаю, что у нас происходит в педагогике? Если появляется новатор типа Макаренко, Сухомлинского, то мы его канонизируем. Отрываем идеи большого мастера от конкретных условий его деятельности и придаем им характер универсального рецепта. Но едва мы эти идеи возводим в абсолют, как они… перестают работать. Потому что, пока мы их бальзамировали и лакировали, изменилось время, изменились люди и старые идеи уже не соответствуют новому мироощущению. У Макаренко, например, в его трудах нет ничего о богато одаренной, нестандартной личности, стремящейся самоопределиться за счет обособления, отделения от коллектива. А сейчас, по-моему, как раз время таких личностей. Дети сейчас духовно богаче, разностороннее, талантливее, внутренне свободнее, чем были мы в их возрасте. Они сплошь и рядом перерастают насильственно коллективистскую логику, потому что они личности. Им тесны усредненные мерки, которые прикладывают ко всему коллективу. Им нужно, чтобы их оценивали, исходя из масштабов их личности, их внутреннего мира. Потому и тянутся подростки к неформальным группировкам. Вся наша работа предельно заформализована, в ней нет по-настоящему познанных, подлинно работающих законов, в ней нет науки. Хорошие педагоги берут своим обаянием, силой своей интуиции. Но хороших меньше, чем средних. А подростки — тоже интуитивно — чувствуют сухость нашего педагогического древа. Они идут к «солиднягам», «псевдо» или «мажорам», «битникам», «панкам», «рокерам», «металлистам», «митькам», «ватнягам» и как там еще. Самое хорошее, если они занимаются брейк-дансом, самое безобидное…

— Ну, «солиднягами» нам никогда не стать! — сказал Димка, когда я навел разговор на молодежные неформальные группировки. — Они носят все самое дорогое. Тысячи на две-три надето на каждом. В «псевдо» или «мажоры» тоже не пробиться — из-за нехватки капиталов. Да и неохота мне жизнь тратить на фарцовку. Есть «псевдо-Америка», «псевдо-Франция», «псевдо-Италия», «псевдо-Финляндия». Каждая группа носит все только «своей» страны… «Битники» неинтересны, их мало, они почти исчезли. Как мамонты… «Рокеры» — страшные, я их боюсь. Хотя меня к ним тянет. Это ночные всадники, живут с двенадцати ночи до семи утра. Разделились на рокерские «семьи» и носятся стаями на своих мотоциклах. Двигатели у них форсированы, глушители сняты. Разбиваются они часто. Ну их!.. «Панки» — просто неумные, так я считаю. Выстригают на головах «петушиные гребешки», татуировки делают, серьги носят. Или, например, плечо и щеку цепью соединят. Зачем? Они наркотиками балуются. Я и сам раз попробовал. Разве это жизнь!.. «Металлистов» я тоже не люблю — за их злость. Если тебе нравится определенная музыка — на здоровье! Но зачем считать ее единственной и плевать на все остальное! У них вот есть «кровавые металлисты». Если ты, например, очистишь краску с металлического круглого значка, а голую бляху повесишь на грудь, значит, ты причисляешь себя к поклонникам «хэви ме́тал рок». Увидят такого «кровавые металлисты», подойдут на улице и попросят назвать пятнадцать групп, играющих «ме́тал». Назовешь только четырнадцать — побьют. По-моему, дикость… Кто мне всех симпатичнее, так это «митьки» и «ватняги». Они скромнее всех. Никакой особой выпендрежки. Одевайся, как хочешь. Лишь бы среди прочего на тебе были тельняшка или ватник. Я, наверное, к тем или другим пристану. Вот только выйду из детдома…

Наташа пришла лечиться от кашля. Я ее обследовал, дал лекарства и направление на физиотерапию. Потом заговорили просто так. Жили ее родители тихо-мирно, и вдруг все началось…

— Я теток не люблю, которые к чужим папам лезут! — рассказывала девочка. — Если бы водки не было и таких теток, жить было бы хорошо. Прилипла к папе одна такая, и он стал пить, на маму кричать. И мама стала пить. Жалко, не знала я, где эта тетка живет. Не то бы отравила ее, честное слово. Насыпала бы в кастрюлю какой-нибудь гадости — подавись, проклятая! И мама бы тогда жива была…

Наташа ерошит челку, глядит доверчиво и беспомощно. У нее огромные глаза, толстые губы, повышенная упитанность. Ну прямо телушка, да и только…

Почему один эпизод снова и снова поднимается из глубин памяти? Почему тревожит меня?..

Пришел на вызов. Дверь открыла девчонка с заплаканными глазами.

— Ты чего? — спросил сочувственно.

Она не ответила, ушла в комнату, шмыгнув носом.

Я разделся, помыл руки, вытащил из сумки стетоскоп. В комнате на диване лежал небрежно запеленутый малыш. Подошел к нему.

— Так он же мокрый!

— Ну и что?

— Как тут не болеть!

— Ну и пусть!

— А взрослых-то никого нет? Мама его где?

— Я мама.

Девчонка прошептала эти слова и снова заплакала.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать… — Она ладошкой размазывала слезы по лицу.

— А папе сколько?

— Пятнадцать.

— Кто пеленать-то научил?

— Мама…

— Вот это весомо звучит. Когда она придет?

— Вечером…

Тут рыдания усилились. Надо было успокоить ее. Но как? Погладить по голове? Или, наоборот, сказать что-то резкое?

— Ну а ты-то что? Совсем беспомощная?

— Не умею ничего…

— Ну так учись, мамаша!..

Я сказал это неприязненно и стал осматривать ребенка. Попутно пытался растолковать матери правила ухода. Но она, по-моему, ничего не слышала…

Не в нашем ли детдоме теперь тот ребенок?..

Почему бы нам не перенять полезный опыт братских стран? Почему мы такие неторопливые там, где не мешало бы поторопиться?.. Трудно, что ли, организовать Дома матери и ребенка, где бы мамы-отказницы могли провести с ребенком первый год его жизни? В Болгарии так сделали и говорят, что не раскаялись. Если родившая женщина за год не осознает себя матерью, она уходит из жизни ребенка навсегда, и его может усыновить другой, кто захочет. Но в том-то и дело, что многие женщины в течение первого года привязываются к своему ребенку и уже не расстаются с ним.

Не верю, что нам не под силу такая работа с мамами-отказницами…

Девчонки рассказывают, перебивая друг друга:

— Как мы Новый год встречали весело! В десять вечера начали и до утра. Сперва концерт был… На нем каждый выступал, кто хотел… Потом за стол сели. Сколько было сладостей, еды… Кушали-кушали… Потом на улицу пошли, костер зажгли. Большой костер… Нам бенгальских огней дали, хлопушек. Сколько хочешь! По две пачки в каждой руке! Мы их жгли, жгли. Так здорово! Потом опять кушали за столом. Опять сладости… Потом стали призы выигрывать. На столе целая куча призов. Если ты что-то придумаешь, выступишь и все захлопают, значит, тебе пятьдесят очков. Сколько наберешь очков, на столько призы можешь выбирать. Там книги, игрушки, игры… Потом мы телевизор смотрели. Очень было хорошо!..