Сергей Иванов - Где ваш дом, дети?..

Меня смешили эти ее бесконечные «по мнению министерства», «по указанию министерства», «министерство считает»… Не сдержав улыбку, заявил, что, по моему мнению, шины здесь вообще не нужны, учитывая близость больницы и то, что «скорая» может быть у нас через пять минут после любого ЧП. Это ее еще больше разозлило. Так что при внешней вежливости накал нашей беседы возрастал стремительно.

Она пошла в изолятор, и тут судьба подбросила ей «подарок». В изоляторной посуде, предназначенной для больных, не хватало кружек и ложек. Тарелки и кастрюли были на месте, а вот кружек и ложек не было — девчонки унесли их на кухню.

В глазах у дамы появилось торжество. Я сказал про девчонок-помощниц, которые перестарались, проявив излишнее усердие. Но дама не слушала. Наступила ее «звездная минута», и она обрушила на меня потоки отшлифованной канцелярской демагогии. Когда она сказала о том, что «надо про детей думать», я не выдержал и снова улыбнулся. Дама после этого замолчала. Должно быть, сочла меня безнадежным. Выговор я, видимо, все-таки заработал.

По закону парных неприятных случаев пришла ко мне в тот же день Валеркина бабушка. Толстая, краснолицая, она нависла надо мной, как скала.

— Почему вы положили Валеру в больницу, не спросив разрешения у меня?

— А почему я должен спрашивать у вас?

— Я ему бабушка!

— Вы отдали его в детдом.

— Это вас воспитательница науськала на меня?

Я промолчал.

— Подождите, вы у меня еще поплачете! От меня не один врач плакал!

Я промолчал.

— Все равно его выпишут! Пойду и заберу!..

Бабушка ушла. Я занялся ребятами, которые ждали помощи. Через час позвонил в больницу — спросил, отпустили Валеру или нет.

— Ну что вы! — ответила заведующая. — У него температура держится… Бабушка?.. Была, ругалась. Мы ее пристыдили…

Ленка прибежала и закричала.

— Сергей Иванович, дайте мне адрес!

— В лесу ты, что ли? Какой адрес?

— Ваш!

— Давал ведь уже.

— Потеряла бумажку!

— Ну, сбавь тон-то!

— С мальчишками дралась! Дураки — во!.. — Ленка повертела пальцем у виска. — Такие гадости говорят!..

— Когда тебя ждать в гости?

— Когда-нибудь!.. Прежде к маме надо съездить в субботу. А потом уже к вам.

— А ты пропусти один выходной.

— Да вы что! Чокнулись?

— Иди-ка успокойся! Когда захочешь, тогда и приедешь. Всегда буду рад…

Я написал на рецептурном бланке свой адрес. Ленка взяла его и ушла.

Только на другой день до меня дошел дичайший формализм комиссии из министерства. Они приехали, свысока поучили нас, как жить и работать. А когда мы попытались поднять болевые темы, те, о которых я писал в районную газету, нас вежливо и непреклонно оборвали, не пожелав даже выслушать до конца. Зачем нужны, спрашивается, подобные инспекции?..

— Ну что, были «репрессии»? — спрашиваю у Зинаиды Никитичны. Напоминаю наш разговор о том, как она выступила против директора.

— Не было никаких, — Зинаида Никитична говорит торжествуя. — Но не это меня излечило от страха. Меня ребята вылечили, восьмиклассники. Я тут недавно дежурила, и получился у нас очень острый разговор в их спальной. Они ничего не принимают на веру, стремятся самостоятельно все находить, вырабатывать в себе. Они будут борцами. Они не испугаются говорить правду, как мы боимся по привычке. Как я боялась…

— Димка небось больше всех выступал?

— А откуда вы знаете?

— Он умница. Но хитрый. И озорной…

— Алеша, тебе куртку стирали хоть раз? — Я показываю на школьную форму, заношенную и покрытую на груди белыми пятнами.

— He-а! Но зато ее гладят каждую неделю! — отвечает первоклассник Алеша. — Стирают рубашки, трусы и майки…

Он плотный, чернобровый. Когда говорит, не смотрит прямо — глаза все время стреляют вправо-влево.

— Расскажи про папу с мамой. Пили?..

— He-а! Только папа водку. Я тоже один раз…

— Папа угостил?

— Папа хороший. Меня от мамы защищал.

— Но ведь мама не пила?

— Мама психовала. А один раз я картошку с ней чистил. Она тогда не психовала.

— А еще что хорошее помнишь?

— Бабушка мне мороженое купила.

— Она где живет?

— Вместе с папой и мамой. Она тоже водку пила. Но не каждый день. И тоже от мамы меня защищала.

— Ты боялся, когда мама психовала?

— У нее глаза такие… И кричала. Будто ей больно.

— Била тебя?

— Что вы! Никогда не била!

— От чего же тебя защищали?

— Не знаю. Мы с папой убегали. И пили пиво.

— А с бабушкой?

— С бабушкой вино пили. Сладкое…

Алеше девять лет. В первом классе учится второй год. Иногда в разговоре вдруг начинает изображать младенца — сюсюкает, коверкает слова, старательно заменяет «р» на «л», словно забывая ненадолго, как она звучит, эта «рычащая» буква…

Сережа почти не заходит. От других ребят слышу, что он плохо ведет себя на уроках, не делает заданий, грубит учителям. Девчонки сказали, что он стал курить.

Приглядываюсь к нему во время визитов. Ничего внешне в нем не изменилось. Правда, молчаливее стал. И в глазах иногда мелькает что-то. Будто серая дымка появляется на секунду-другую. Что она означает? О чем говорит?..

Пытаюсь его вызвать на откровенность. «Как дела?», «Как жизнь?», «Что не ладится?» Но откровенные разговоры, видимо, ушли в прошлое. Он отделывается общими словами. Потом выпрашивает что-нибудь — поливитамины, аскорбиновую кислоту или глюкозу — и исчезает.

Что с ним происходит? Знаю, что он дерется чуть ли не каждый день. Знаю, что для него нет теперь авторитетов.

Может быть, он озлобился из-за чего-нибудь? Может быть, переходный возраст? Скорее всего, и то и другое.

Хочу ему помочь. Рассказываю о той гормональной буре, что сейчас в нем бушует. Пытаюсь научить его азам аутогенной тренировки. Не знаю, слышит ли он меня? Хочет ли меня услышать?

Мне объявили выговор. Формулировка мягкая и расплывчатая. «За недостатки в организации питания…» «На ушко» посоветовали впредь не раздражать инспекторов из министерства.

Меня выговор не огорчил. Задела бесполезность комиссии. Много человек потратили много часов на то, чтобы приехать в детдом, с важным видом его обойти, пропустить мимо ушей наши сетования и удалиться, считая, что сделали полезное дело…

Димка глядит исподлобья, туча тучей.

— Что случилось? Вид у тебя смурной.

— Какой самый лучший способ самоубийства? Вы же медик, должны знать.

— Ты… шутишь?

— Ничего я не шучу! Каждый гад меня может обозвать! И возразить нечего!

— А понятнее можно?

— Иду сейчас по поселку и натыкаюсь на пьянчугу. Грязный, щетинистый, глазки мутные. Из кармана кусок сахара вынул — весь в желтых крошках — и мне протягивает. А сам бормочет: «Приютский!.. Сиротка!.. Несчастненький!..»

Димка кривляется, передразнивая пьяного.