Пол Трынка - Игги Поп. Вскройся в кровь

6 августа The Stooges вернулись в “Max’s Kansas City” доиграть два концерта. За это время Найт Боб поменял порталы, так что голос теперь стало слышно, да и группа как с цепи сорвалась – подача стала настолько жесткой, что в небольшом верхнем помещении звуковое давление было почти невыносимым. Рона, конечно, по-прежнему не радовала смена инструмента, но басистом он оказался превосходным; мелодически изобретательный, безжалостно агрессивный, он безошибочно совпадал с братом в едином «штурм унд дранге», и бас его вел длинные инструментальные пассажи в непрерывную адреналиновую атаку. В те две ночи, невзирая на все свои беды, The Stooges предстали во всем великолепии. «Они были на пике взлета, прямо американские “Роллинги” периода Exile On Main Street », – говорит Боб Чайковски. При этом продолжалось становление нового материала – они все еще планировали новый альбом для «Коламбии»; к последней ночи “Open Up And Bleed” с новым переработанным текстом зазвучала как гимн этой бурной серии концертов. «Это было что-то особенное, – утверждает Стив Харрис: в этих концертах, которым суждено было стать последним появлением команды на Манхэттене, ему понравилось практически все. – Причем, что характерно, совершить прорыв в смысле продажи пластинок так и не удалось».

И тем не менее это был триумф, расхваленный критикой (прессу Джим всегда внимательно изучал), хотя некоторые журналисты, в частности Ленни Кей, восприняли эти концерты как показатель того, что группе «дальше идти некуда… разве что самих себя калечить». Были и не совсем восторженные отзывы; в модном, полном фотографий журнале Rock Scene , основанном Лизой Робинсон, была допущена знаменательная ошибка – по ней можно было судить об отношении издателя к Джеймсу Уильямсону: его фото было подписано «Джонс Уильямсон» [14] «Джонс» – одно из слэнговых названий героина, поясняет автор. . Что же касается Джима, то он в полной мере насладился великолепным нью-йоркским летом с Биби Бьюэлл на Горацио-стрит. Первые пару дней они просто разговаривали, не могли остановиться; Джим в своем милом щенячьем амплуа вел себя с Биби как с какой-нибудь скандинавской принцессой крови – пока не случилось неизбежное и Биби не рухнула в свою первую измену с тех пор, как стала жить с Тоддом: «Когда мы наконец занялись любовью, это было… не хочу соплей, но это было невероятно прекрасно, просто сказка. И мы такие: О Господи! Мы только и делали, что трахались, по семь раз на дню, где угодно, как угодно».

Тодд был влиятельной фигурой нью-йоркской музыкальной индустрии, но Джим и Биби позабыли о его неизбежном гневе. Они, как изумленные подростки, наслаждались моментами редкостной чистоты среди того хаоса, который грозил поглотить Игги. По утрам Биби сидела с ним на огромном круглом водяном матрасе, восхищаясь его балетным телом – «дух захватывало, произведение искусства», – а он импровизировал ей серенады своим лучшим синатровским баритоном. В эти утренние часы Джим Остерберг был лучшим в мире гостем: готовил омлеты, пылесосил, убирал, ухаживал за двумя собачками Биби, – правда, с течением времени Биби обнаружила, что иногда вечерами Джим уходит с кем-то встретиться, и вместо него возвращается Игги. А Игги мог быть «мерзким, злым и вредным». Бьюэлл казалось, что Джим может с легкостью «включить Игги», а вот выключить не всегда: «В том-то и дело: призвать демона легко, избавиться от него сложнее».

Однажды утром Биби рано ушла по своим модельным делам; Джим был настолько беспроблемным гостем, что она решила махнуть рукой на предостережения Тодда и оставила Джима спать дома. Вернувшись к вечеру, она не обнаружила Игги: наверное, ушел на очередную встречу. Биби решила воспользоваться случаем и хорошенько отдохнуть. Поднялась в спальню на втором этаже, растянулась на большом круглом водяном матрасе и в ту же секунду заснула.

Довольно скоро она проснулась от того, что на нее что-то льется: с потолка капала вода. Метнувшись по лестнице на запретный третий этаж, она ворвалась в ванную и увидела Джима в ванне. Он крепко спал, голова нежилась на надувной подушке, ступня перекрывала верхний слив, а на плечах уютно устроились обе собачки: одна на правом, другая на левом, и обе в полном отрубе.

Биби освободила слив и вдруг заметила на туалетном бачке аккуратный ряд синеньких таблеток. Тут она стала тормошить его:

– Джим, что ты сделал?

– Ничего, – отвечал он сонно, – просто немножко валиума, отдохнуть…

– Что с Паппетом и Фербургером?

– Я им дал немножко валиума…

Вне себя от гнева и страха за собак, Биби влепила Игги пощечину, похватала зверей под мышки и помчалась в скорую помощь. Через две минуты она была уже в больнице Сент-Винсент.

– Помогите! Помогите! У моих собачек передоз!

– Мы тут собак не лечим, барышня. Это скорая помощь. Это для людей… А что они принимали?

– По два с половиной миллиграмма валиума.

– Не волнуйтесь, они не умрут, – утешил ее добрый доктор. – Несите домой, поспят – проснутся.

Возвратившись на Горацио-стрит, Биби напустилась на Джима: он же мог погубить ее драгоценных песиков! «Да я обожаю собак, – уверял он. – Я вообще с животными на “ты”».

Чуть поостыв, Биби сообразила, что Джим действительно что-то понимает в собачьей анестезии. И сегодня она вспоминает, до чего было милое зрелище – спящий Джим с мохнатыми друзьями на обоих плечах. Проснулись они, правда, только на следующее утро, но, к счастью, оба живые и здоровые, и все их функции полностью восстановились. Дэнни Филдс нашел мастера починить потолок, и Тодд так и не узнал, что новый соперник вторгался в его святая святых.

Через день-другой Джим отбыл на гастроли по Канаде и Аризоне; связь держали по телефону, за счет Тодда, – за что, конечно, тоже должно было влететь, – и договорились на 19 августа о свидании перед концертом в Кеннеди-центре в Вашингтоне. Несколько человек знали от Джима, что Биби собирается на концерт, и это их тревожило, ибо, как замечает Натали Шлоссман, «это была игра с огнем. Я волновалась. Все знали, что Тодд очень влиятельный человек». Кеннеди-центр был прекрасным престижным залом; на концерт собиралась мама Биби Доротея; хедлайнерами были заявлены Mott the Hoople, а The Stooges наслаждались тем фактом, что их поселили в гостиничном комплексе «Уотергейт», том самом, где Ричард Никсон пытался установить подслушку в штаб-квартире Демократической партии. Биби с Джимом решили вместе ехать на поезде из Манхэттена – этот план особенно привлекал Джима, как считает Бьюэлл, так как он мечтал о запретном трахе в поезде. Увы, Биби прибыла не одна, а с девушкой, с которой ее познакомила подружка Элиса Купера Синди Лэнг.

Прибыв в шикарный современный театральный комплекс, Джим был еще раздражен, что ему не дали воплотить в жизнь смелые железнодорожные фантазии; когда подруга Синди вошла в гримерку, он зарычал на нее: «А ты хули тут делаешь?» Может быть, как раз в надежде смягчить его и проявить какую-то полезность непрошеная гостья насыпала ему щедрую дорожку чего-то с виду похожего на кокаин, и он моментально занюхал его, не осознав, что это на самом деле ТГК. И тут же упал, бормоча что-то в ответ на неведомо какие видения, а мощный синтетический галлюциноген набирал силу. Биби и роуд-менеджер Крис Эринг били его по щекам, пытались прогуливать по гримерке, давали пить, но все тщетно. Остальные «студжи» курили, разглядывая своего бесчувственного лидера. Тут вошел Дон Лоу – промоутер концерта, восходящая звезда местного музыкального бизнеса – напомнить, что они уже на час задерживают начало, и умолял выйти на сцену; наконец, поняв, что Джим даже ходить не может, Лоу потерял самообладание, расстегнул свой «ролекс» и швырнул об стену с криком: «Вы fucking guys в этих местах больше не играете!» «Студжи» только плечами пожали: они уже привыкли.