Пол Трынка - Игги Поп. Вскройся в кровь

Как бы то ни было, именно мрачный Metallic KO стал первым альбомом The Stooges, к которому мир наконец-то оказался готов. Оба ведущих музыкальных еженедельника Великобритании, NME и Sounds , пережили обновление на поднимающейся волне панка, и оба, в лице Ника Кента из NME и Джованни Дадомо из Sounds , неизменно поддерживали и пластинку, и ее вокалиста. Правда, Тони Дефриз писал Зермати страшные письма, угрожая судебным иском, ведь The Stooges были все еще связаны контрактом с MainMan, и все же этот трехлетней давности альбом стал ключевым для панка (особенно в Великобритании) и разошелся тиражом более 100 000 экземпляров. Вскоре вышел сингл Stooges “I Got A Right” – демо-запись времен «Мэйнмэна», которую тоже предоставил Джеймс Уильямсон. Забойнейший трек, некогда отвергнутый и забытый, был выпущен в марте лейблом Филиппа Могана Siamese Dog и с небывалым восторгом принят в Европе.

Пока Англия воздавала должное прошлому Джима, он прилетел продемонстрировать свое настоящее: 1 марта 1977 года открыл тур в поддержку The Idiot выступлением в небольшом клубе “Aylesbury Friars” в часе езды от Лондона – Дэвид Боуи любил обкатывать там программу перед большими лондонскими концертами. Тур был организован агентством Боуи MAM под руководством Джона Гиддингса и Иэна Райта; промоутеру “Aylesbury Friars” Дэвиду Стоппсу сообщили, что на клавишах будет Боуи, но это секрет. Все музыканты были напряжены, Игги явно нервничал, зато Дэвид Боуи, в коричневых вельветовых штанах, клетчатой рубахе и кепке, был само дружелюбие и невозмутимость. Он приветствовал Стоппса как старого знакомого («Что такой умный молодой человек до сих пор делает в этой дыре?»), сохранял спокойствие, когда аппарат группы задержали на таможне, и велел промоутеру открыть двери и впустить публику, хотя времени на саундчек толком не хватило. «Дэвид определенно играл вторую скрипку, – вспоминает Стоппс, – и наслаждался, что ответственность не давит».

В зал набилась лондонская панк-аристократия: Брайан Джеймс из The Damned, Джонни Сандерс и Билли Рат из The Heartbreakers, Глен Мэтлок из Sex Pistols и верный Ник Кент, а также музыканты из Generation X и The Adverts, – все увидели это ладноскроенное шоу, построенное на материале трех альбомов The Stooges, плюс The Idiot . Когда все поняли, кто на клавишах, с той стороны сцены, где был Боуи, толпа сгустилась. Что касается легендарного вокалиста, иконы агрессии и эксцесса, все были страшно рады, что он жив-здоров, но отчасти разочарованы: ведь он отказался от некоторых сценических приемов, которые чуть было не свели его в могилу. «[Игги] нас загипнотизировал», – говорит Брайан Джеймс, причем Дэвид Боуи на клавишах его слегка напряг; а Крис Нидс в рецензии для журнала Roxette назвал Игги «захватывающим – но не тем Детройтским Демоном, которого мы надеялись увидеть». После концерта Брайан Джеймс спорил с Джонни Сандерсом, который посетовал, что Игги в компании Боуи «превращается в кабаре».

Ту же сдержанно-положительную реакцию вызвали следующие концерты и сам альбом The Idiot – он появился в продаже чуть позже и рекламировался в тандеме с январским альбомом Боуи Low . Многие ждали, что новая пластинка Игги будет как предыдущая, и горевали по высокооктановой гитаре Джеймса Уильямсона, но верных сторонников у Игги хватило, чтобы обеспечить альбому попадание в верхние десятки чартов: в Великобритании The Idiot занял достойное 30-е место (а позже в США – 72-е). Большинство слушателей лишь задним числом осознают темную мощь таких песен, как “Nightclubbing” и “Dum Dum Boys”, предвосхитивших саунд восьмидесятых. Эти сочные синтезаторы, мрачный вокал и готические гитары определят звуковую палитру Siouxsie and the Banshees, Magazine, The Birthday Party, Bauhaus. С The Idiot связана и трагическая история: он стал любимой пластинкой Иэна Кёртиса из Joy Division и еще крутился на проигрывателе, когда в мае 1980 года Иэн повесился. «Хотя, – говорит друг и басист Кёртиса Питер Хук с состраданием, но не без черного юмора, – я не думаю, что Игги тут виной».

По ходу тура Игги совершал все более отчаянные подвиги, и концерт в лондонском “Rainbow”, не без помощи неугомонных братьев Сэйлс, бил не в бровь, а в глаз (за кулисы потом заходил Джонни Роттен – выразить почтение). Забавно, что новоявленные панк-консерваторы все равно ворчали: основатель фэнзина Sniffin Glue Марк Пи на страницах Melody Maker жаловался, что Игги «в публику не прыгал и стульев не ломал». Особенно часто от критиков доставалось Рикки Гардинеру – за недостаток агрессии, – хотя так и было задумано: звонкий «стратокастер» Гардинера и электропиано Боуи должны были внести новую прозрачность, чтобы просторнее было голосу Игги. Но если на первых концертах группа вела себя не по-панковски, то на всех двадцати шести шоу – все шесть недель – закулисных безобразий хватало, чтобы уравновесить сценический профессионализм. Тони Сэйлс регулярно «ходил по коридорам голый и обдолбанный, причем не ради праздника. Просто переутомление, а чтобы победить его, добавляешь кокаина, и он уже перестает действовать». Хант и Тони Сэйлс подсчитали, что за шесть недель потеряли по двадцать пять фунтов веса. Тони вспоминает, как Игги залез на мониторы и грохнулся спиной вперед прямо на сцену. «Он был в таком состоянии, что вообще ничего не почувствовал». Боуи замечает: «Наркотиков употреблялось невероятное количество, и я знал, что меня это убивает, вот в чем была сложность». Хант Сэйлс говорит, что к Америке они уже «выгорели», а вокалист стал «непредсказуемым, одержимым, никогда не знаешь, кто перед тобой в данный момент». Впрочем, Хант подчеркивает, что, несмотря на все мании, которые кого-то бесили, кого-то смущали, Игги «честно воевал. Прекрасно работал каждый концерт».

Были и у Джима Остерберга удачные выступления, прежде всего в дневном ток-шоу у Дайны Шор 15 апреля – на пару, как ни странно, с Боуи. Программу снимали на студии CBS рядом с Беверли-бульваром, Игги представили как «прародителя панк-рока», а затем он с блеском исполнил две песни, “Sister Midnight” и “Funtime”, – сгусток атлетической энергии, которую он искусно сдерживал до крышесносной кульминации каждой песни. Но именно Джим Остерберг, застенчивый мальчишка с оленьими глазами, завоевал сердце Дайны Шор: она ахает в ужасе от того, что Игги может (физически) сделать с собой, а Джим лукаво перебивает: «и с другими»; он хлопает накрашенными ресницами, и голос у него как у Джимми Стюарта, а нахальная улыбка как у Дональда Сазерленда. То же лукавое обаяние – на множестве встреч с прессой во время первого его настоящего, профессионально организованного мирового тура. Все эти интервью объединяют две вещи: во-первых, открытое признание своих многочисленных недостатков и готовность над собой посмеяться; во-вторых, несгибаемая вера в свою музыку, ощущение, что ему суждено добиться успеха, и глубокая убежденность в том, что его музыка изменит мир.