Пол Трынка - Игги Поп. Вскройся в кровь

Джим был открыт для самых что ни на есть смелых идей Боуи, и они его вдохновляли. «Он только подгонял мне отличные мячи, и я ловил каждый», – говорит он сегодня, хотя, порывшись в памяти, все же выкапывает один номер, от которого отказался, – забавную дразнилку, которую Боуи спел ему под акустическую гитару: “Iggy Pop, Iggy Pop, when are you going to stop?” (Песенка, однако, записана и валяется где-то на полке.) В остальных случаях они понимали друг друга буквально с полуслова, причем Боуи советовал Игги почаще применять низкий баритон, известный по пластинке Fun House , и экспериментировать с повествовательными текстами вроде “Dum Dum Boys” (в замке эта песня еще носила название “Dum Dum Days”). Некоторые приемы уже известны по пластинкам The Stooges, например, когда четкая структура песни несколько отходит в сторону, следуя за воспоминаниями Игги, – как он впервые увидел Скотта и Рона Эштонов возле аптеки “Marshall’s” и был «крайне впечатлен… а кроме меня никто, вообще никто…» (“most impressed… no one else was impressed, not at all…”).

Позже «берлинская» трилогия Боуи – или, как он ее называл, «триптих» – будет воспринята как «холодная», практически ледовитая. Что касается ее предшественника-«Идиота», то, невзирая на весь сурово-изысканный модернизм, он как раз демонстрирует человечность, вплоть до юмористического дурачества. “Nightclubbing” – вся такая германская, роботоподобно-медленная, до невозможности позерская, пока не распознаешь музыкальную цитату из старинного соперника Боуи по глэму Гэри Глиттера, а в “Tiny Girls” отсылка в другую сторону – к “Ne Me Quitte Pas” Жака Бреля. В песне “China Girl” в полной мере проявляется умение Боуи создать духоподъемный музыкальный бридж – строчка “I’ll give you television” предвосхищает аналогичный прием в других его вещах, например “feel all the hard time” в “Absolute Beginners”. И тут же текст Джима подрывает несложность сообщения, когда он грозится разрушить все своими западными привычками и мегаломанией. Несколько напоминая своей мрачной палитрой Fun House, The Idiot тем не менее представляет собой решительный уход от той музыки, которую Игги делал со своей группой, – что, безусловно, не случайно. Так же как и Fun House, The Idiot останется пластинкой, которую скорее уважают, чем любят, рецензии на нее выйдут в основном нейтральные, – пока не станет ясно, что альбом, выпущенный аккурат перед тем, как нахлынула волна панка, предвосхитил исторически следующий саунд, саунд пост-панка.

Летом 1976 года, когда Дэвид и Джим работали над «Идиотом», их личная дружеская близость соответствовала музыкальным взаимоотношениям. В какой-то момент был заключен неформальный пакт насчет обоюдного избавления от наркотической зависимости. Возможно, они уговорились притормозить с кокаином; почти наверняка Джим пообещал покончить с героином. Не то чтобы прямо полностью, в последующий год оба не раз употребляли кокаин и алкоголь в героических количествах, но берлинская жизнь стала для них обоих возможностью покрепче укорениться и избавиться от ложных помощников, приводивших к эксцессам. Бывали и срывы; как-то ночью Боуи взял такси до Хауптштрассе, 155, таксист узнал его и, пока тот, собираясь выходить, возился с мелочью, сообщил: «Кстати, скажите Игги: дудж [героин], что он заказывал, прибыл». Боуи тут же предупредил таксиста, что если он будет снабжать Джима героином, то он, Боуи, лично позаботится о том, чтоб у него, таксиста, были проблемы. Таксист умчался, крайне напуганный, а Дэвид никогда не рассказывал об этом разговоре Джиму, не желая унижать его контролем.

Особенно нравилась Боуи предоставленная Берлином (казалось бы) анонимность, и только через несколько месяцев берлинцы заметили, кто у них тут поселился, – причем, даже заметив, старались делать вид, что не замечают. Боуи любил посещать музыкальные магазины – “Zip” на Курфюрстендамм или у “Gedächtniskirche”; с поднятым воротником, довольный, что его не узнают, он набирал пачку пластинок и уходил, и тут же покупатели бросались к прилавку: “Was hat Bowie gekauft?” [21] «Что Боуи купил?» – нем . . Но продавцы, охраняя его личное пространство, не выдавали тайну.

И Боуи, и Джим высоко ценят берлинский период: Дэвид вспоминает «радость жизни, прекрасное чувство освобождения и исцеления», Джим говорит, что был «счастливее, чем когда-либо». В жизни обоих была простота и распорядок, «причем всегда, – отмечает Джим, – вела какая-то идея, мы старались чему-то научиться». Пока еще не было контракта на пластинку, у Джима был добавочный дисциплинирующий фактор: Боуи выдавал ему по десять марок в день, и он привык укладываться в эту сумму. Квартира, где жили Боуи, Джим и Коко, на Хауптштрассе, 155, располагалась в большом доме над магазином автозапчастей на двусторонней проезжей улице, усаженной деревьями. Квартира довольно элегантная, потолки высокие, но без особых примет, в Берлине этот стиль, первая половина 20 века, называют Altbau [22] Буквально «старая постройка» – нем . ; обстановка изящная, но минимальная. У Джима в комнате был простой матрас на полу и больше почти ничего. У Дэвида в основной комнате – множество книг и огромный рулон бумаги, на которой он делал заметки и записывал тексты; в другой комнате жил его сын Зоуи, в Берлине он пошел в школу. Квартира без особых примет и недорогая, что тоже хорошо: после дорогостоящего разрыва с «Мэйнмэном», перед очередной юридической битвой, Боуи надо было соблюдать аккуратность с финансами. Коко придирчиво следила за его расходами; однажды вечером в Мюнхене Лоран Тибо с изумлением наблюдал, как Коко распекает Боуи за новый джемпер, а он, всемирно известная рок-звезда, оправдывается: «Честное слово, всего двадцать марок!»

Хорошо и то, что в Шёнеберге было легко хранить анонимность. Целая россыпь баров и книжных магазинов, в десяти минутах ходьбы рынок под Матиас-кирхе (протестантской церковью св. Матфея), к северу, ближе к Ноллендорф-платц – «голубой» квартал, где до 1933 года проживал Кристофер Ишервуд; на станции метро (U-Bahn) – бронзовый памятник берлинским гомосексуалам, погибшим в концлагерях. По дороге – зловещий монолит бомбоубежища, не поддавшегося послевоенному сносу, теперь вокруг него построили современный жилой дом. По утрам Джим подолгу бродил в одиночку, проходя пешком многие мили, пока не истоптал этот город, как потом говорил, «своими ногами – каждый дюйм». Однажды вернулся с прогулки в большом возбуждении и поведал Дэвиду и Коко, что в одной из «дворовых мастерских», каких много было на задних дворах, – научился доить корову! В отличие от Дэвида он совершенно уверенно заходил один в бары и магазины, знакомился с людьми, болтал с ними по-английски или с помощью немногих известных ему немецких слов и смотрел, что получится. Вечерами Джим и Дэвид часто посещали антикварный развал на Винтерфельдплатц или ездили на S-Bahn (наземном метро) ужинать в Ваннзее, идиллическую с виду курортную местность на реке Хафель, где Гиммлер обнародовал проект «окончательного решения» еврейского вопроса. Однажды купили акриловые краски, и Дэвид показал Джиму, как грунтовать холст; целый день они занимались живописью, и потом еще не раз возвращались к этому занятию. Дэвид написал портрет Игги в стиле экспрессионистов, которых часто ходил смотреть в «Брюкке» – музей группы «Мост».