Дана Борисова - Жизнь под кайфом. Откровенная автобиография

Миран, их единственный сын, пробовал все виды наркотиков, но любимым стал метадон – сильнейший лекарственный аналог героина. Во многих странах, в которых для наркоманов существует метадоновая терапия, вместо наркотиков зависимым официально выписывают этот препарат. В России метадон запрещен, и мы гордимся тем, что Россия – практически единственная страна в мире, где наркотическую зависимость заменяют «полной чистотой», а не выдают на замену препарат, который превращает человека в инвалида.

Миран получил прекрасное образование в Англии в финансовом колледже, ему было двадцать четыре года, и для него любимые родители были готовы открыть весь мир. Он поехал на отдых в Арабские Эмираты, и там на тусовке его угостили всеми доступными видами дорогого кайфа. Зависимым он стал крайне быстро: во-первых, запойно пил алкоголь, по несколько дней подряд, а во-вторых, кололся чистейшим метадоном. Когда это дошло до родителей, мать чуть с ума не сошла от горя. Его отвезли на целый год выздоравливать в наш элитный реабилитационный центр.

Миран и я считались самыми тяжелыми пациентами в центре. Миран воровал в магазинах. По вечерам нас отвозили в ближайший супермаркет. Причем родители регулярно присылали ему деньги, но они хранились в сейфе, на руки нам их, конечно же, не выдавали, сопровождающий консультант сам расплачивался за нас на кассе. Мирану это не нравилось. Он хотел именно воровать всякие тайские мелочи и ерунду, как настоящий «нарик». Украсть ведь для любого наркомана – дело привычное.

Миран сначала слегка приударял за мной и даже делал подарки на свой манер. Нет, это был не робкий букет из полевых тайских цветов. Он приносил мне завернутые в бумажку две таблетки феназепама, которые ему удавалось выклянчить у консультанта Андрея, а в нашем реабилитационном центре такие поступки считались доказательством самых пылких чувств.

После метадона у Мирана была страшнейшая ломка. Его шатало из стороны в сторону, тошнило, он был весь зеленый, и ходил, держась рукой за стену. Выдержав примерно пять дней таких мучений, Миран поздно ночью, когда все спали, выдавил стеклянную дверь в комнате, где находился сейф с паспортами, документами и деньгами. Сделал он это так аккуратно, что никто не проснулся. Потом он на плечах вытащил тяжелейший сейф из подвала и унес его в джунгли. Там он попытался его взломать, но тщетно. Тяга по наркотику придавала ему сил и несла неизвестно куда. Он отобрал или выпросил у местного тайца байк, погрузил на него сейф и так целый день катался по острову. Вечером его забрала местная полиция, и нашим ребятам пришлось заплатить крупный залог, чтобы его выпустили.

Во всю эту историю сложно поверить, но она действительно была! Помню, как о произошедшем сообщили родителям Мирана, и через несколько дней прилетел его взбешенный отец… Уж не знаю, какое он внушение сделал сыну, но из комнаты Миран вышел тихий и пришибленный, а со следующего дня стал ходить на все наши группы и раз в неделю дежурить по кухне.

Как сложилась судьба его дальше, мне тоже известно: примерно за восемь месяцев до конца его реабилитации он сбежал из центра, дорвался до алкоголя, пил беспробудно неделю, но потом его снова нашли, вернули в «Сабай» и «обнулили» – так говорится, когда срок после восьми месяцев вновь обнуляется и начинается с первого месяца. Сейчас он живет с родителями, списывается в группе с нами, выпускниками центра. Наркотики вроде бы не употребляет, похудел, занимается спортом, но по-прежнему частенько уходит в запой…

Примерно со второго месяца своего нахождения в центре я всерьез занялась своим выздоровлением. Для начала я сделала первый, самый главный, шаг – безоговорочно признала свою болезнь, свое бессилие и неуправляемость и стала работать по двенадцатишаговой программе. Сдавала тесты с аналитическими работами, занималась с психологом индивидуально, периодически выходила по Скайпу в программу Андрея Малахова. Руководство центра меня хвалило.

Но при этом я никак не могла решить проблему питания. Я продолжала голодать, меня невозможно было заставить съесть хоть что-то. Немного хлеба и сладкий чай с лимоном – таков был мой суточный рацион. И поймите, я делала так не назло и не в качестве протеста «Выпустите меня отсюда», нет, во мне сидел безумный, неуправляемый страх поправиться, ну и к тому же я просто отвыкла есть за общим столом. Мне казалось, я не умею есть красиво, и все смотрят и смеются надо мной.

В итоге информацию об этом довели до Москвы, до курирующего мое выздоровление друга Андрея Малахова и председателя Российского антинаркотического союза, ставшего для меня одним из самых близких друзей, Никиты Лушникова. Он был вместе с Андреем у меня в квартире в ту ночь, когда меня забирали в «Сабай», но я его не помнила. Более близко мы познакомились, когда я уже летела вместе с ним в самолете из Москвы на Самуи. В мой день рождения, тринадцатого июня, Андрей снял обо мне отдельный выпуск «Пусть говорят», и я прилетела на два дня на съемки, где рассказала, как прошли первые два месяца реабилитации. Меня все время кто-то сопровождал, одну меня отпускали только в туалет.

Из Самуи во время перелета меня сопровождала Танечка Филимонова, психолог, впоследствии ставшая моей лучшей подругой, а обратно после съемки мы летели с Никитой. Он рассказал мне свою историю, и она потрясла меня.

Оказалось, Никита – героиновый наркоман и алкоголик из Белгорода, зависимый с двенадцати лет, практически живший на улице, в двадцать лет он попал в местный реабилитационный центр, за шесть месяцев прошел программу и сейчас представляет Россию в ООН, в комиссии по делам наркотиков. Он стал примером для миллионов зависимых в России, активно занимается боксом и возглавляет российский антинаркотический союз. Никита глубоко духовный и верующий человек, пришел к пониманию высшей силы на реабилитации.

В личной жизни у него тоже все сложилось очень непросто: он женился на зависимой Любе, она выздоравливала с ним вместе и влюбилась. Они прожили вместе семь лет, у них появилось двое прекрасных детей, Лева и Сашенька, и примерно на седьмом году совместной жизни Люба сорвалась: сначала втайне стала пить антидепрессанты, потом курить марихуану, а позже появились и другие наркотики. Она оставила деток Никите, а сама исчезла из их жизни, нашла себе новую интересную компанию, и теперь Никита воспитывает деток один – он прекрасный папа.

Никита посвятил мне почти год своей жизни, постоянно звонил из Москвы на Самуи, поддерживал и частенько воспитывал, отчитывал меня, курировал все мои съемки для разных каналов через Скайп и по телефону, подсказывал мне, как лучше ответить на тот или иной вопрос. Я передала ему пароль от своего Инстаграма, и Никита выкладывал в нем мои фотки и отвечал на вопросы подписчиков. В какой-то момент я даже поняла, что увлеклась им как мужчиной, но мы поговорили, расставили все точки над «i», и с моей стороны чувства испарились. Когда Никита понял, что с моими голодовками и расстройством пищевого поведения с каждым днем становится все хуже и хуже, он купил билеты и прилетел сам. Привез на неделю ко мне Марата Агиняна, врача-нарколога номер один в России, которого я до сих пор искренне считаю главным человеком в процессе моего выздоровления и которому безмерно обязана и благодарна.