Роджер Долтри - Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

В годы моей юности наша скиффл-группа была смыслом всей моей жизни за пределами школы. Затем, когда меня исключили, она стала моей жизнью за пределами фабрики, и на этот раз я относился к этому делу еще серьезнее. Мы перешли от скиффла к самым примитивным версиям громких хитов. Мы сыграли небольшое попурри Литл Ричарда с «Lucille» и «Tutti Frutti». Это хороший пример того, как рок-н-роллу удалось пронести горячие темы мимо цензуры. В этой строчке сквозит секс: «A whop-bop-a-lubop a whop bam boom!». Не сказать, чтобы это было завуалированно, но мужчины в костюмах на Би-би-си думали, что речь шла о мороженом. Любой подросток на планете скажет, что это не так. Рок-н-ролл – это секс. Подсказка в самом названии. Большая часть рок-н-ролльного творчества – это заслуга авторов песен, которые придумывали эвфемизмы для секса. Все это может показаться довольно очевидным, но в те дни истеблишмент, люди в костюмах, не имели об этом ни малейшего понятия. Ей-богу, мисс Молли нравится плясать (строка из песни Литл Ричарда: «Good Golly Miss Molly, sure like to ball». Глагол to ball в сленговом варианте означает «заниматься сексом». – Прим. пер. ).

Помимо репетиций, двумя вещами, о которых мы спорили больше всего, были название группы и выбор фронтмена. У нас сформировалась неофициальная иерархия. Мы говорили на языке силы, хрупкий баланс держался на альфа-самцовой доминантности. Малейший технологический толчок мог изменить расклад сил. Нам отчаянно недоставало оборудования. Если струна рвалась над верхним порожком или под бриджем гитары, мы обычно связывали обрывки вместе морским узлом. Любые деньги, которые нам удавалось раздобыть, шли на модернизацию оборудования, но все продвигалось очень неторопливо. У меня все еще был мой «Fender». У Реджа Боуэна помимо электрогитары был усилитель – наш единственный усилитель. Наш тогдашний ритм-гитарист (не припомню его имени) взял бас-гитару напрокат. Все постоянно менялось.

В основном мы играли на свадьбах и в местных подростковых клубах при церквях. Мы еженедельно выступали в социальном клубе пивоварни Fuller, Smith & Turner в Чизике. Через несколько месяцев мы придумали себе название – The Detours, и дела у нас вроде шли хорошо. Однако тогда же наш басист объявил, что уходит. Мы не зарабатывали достаточно, и ему никогда не хватало денег, чтобы расплатиться за свою бас-гитару. Однажды вечером в гостях у Реджа он сказал, что уходит. Наш единственный басист с нашей единственной бас-гитарой. Я преследовал его всю дорогу до автобусной остановки, но, даже используя свои выдающиеся навыки убеждения, я не смог заставить его передумать.

Несколько дней спустя я шел домой с работы, и мне на глаза попался один парень, который шагал мне навстречу, держа в руках самую большую гитару, которую я видел в своей жизни. Я узнал его. Это был пацан из моей школы, на два года младше меня, звали его Джон, и он играл на басу. На самом деле в школе я не был знаком с Питом Таунсендом или Джоном Энтвислом. То есть, я, конечно же, замечал их – от этого никуда не деться. Это были два человека, которые выделялись даже в очень большой толпе. Крупный и высокий, со странной походкой, Джон всегда стоял особняком. Он вышагивал как большой высоченный Джон Уэйн [10] Джон Уэйн – американский актер, которого называли «королем вестерна». Его рост составлял 193 см. (Прим. ред.) . Если поставить его в ряд из тысячи человек, где все будут одного роста и веса, и надеть на них балаклавы, я все равно за секунду смогу вычислить его из-за этой походки.

Пит тоже был по-своему особенным. В конце концов, ему, как и мне, тоже было трудно вести себя сдержанно, когда он прибыл в школу округа Актон. Как и я, он был худым, но если у меня была забавная челюсть, то у него был большой нос. Это не насмешка. В прошлом это воспринималось как насмешка и звучало как насмешка, но сейчас я говорю серьезно. Я думаю, что у Пита поистине фантастическая голова. Будь я скульптором, именно такую голову я бы хотел лепить целый день. Постепенно он смирился с этим. Но в школьные годы он и его впечатляющий шнобель были соблазнительной мишенью для хулиганов. Высокий и худой, Пит смахивал на палку с носом на конце.

Я не видел ни того, ни другого с тех пор, как меня год назад исключили из школы, но вот передо мной по дороге вышагивал Джон со своей бас-гитарой. Хотя «бас-гитарой» это можно было назвать с большой натяжкой. Так же, как и я, он смастерил свою гитару сам, но его инструмент был немногим лучше моих первых складывающихся пополам конструкций из фанеры. По форме его гитара напоминала футбольный ботинок, и казалось, что не пройдет и дня, как она развалится на части. Но мне нужен был бас-гитарист, поэтому я завязал с ним разговор. Джон сказал мне, что уже состоял в группе – традиционном джаз-бэнде, где играл на басу и трубе.

– Как у вас обстоят дела с работой? – спросил я.

– Мы выступаем в местном церковном молодежном клубе, – ответил он.

– Вам платят?

– Нет. А вам?

– Конечно, – соврал я. – Мы получаем заказы и очень скоро начнем заколачивать большие деньги.

Летом 1961 года Джон присоединился к The Detours. Через несколько месяцев вслед за ним к нам пришел Пит.

Шестидесятые раскачались на полную катушку только после 1963 года. До этого они были такими же, как и пятидесятые. Более того, даже Элвис перестал быть крутым и начал сниматься в ужасных фильмах. Билл Хейли канул в прошлое. Музыка была довольно консервативной и серой. Фрэнк Айфилд, австралийский йодль-исполнитель лаундж-музыки, возглавлял чарты большую часть мая и июня 1962 года. Его следующие два сингла также покорили вершины хит-парадов. Это все, что вам нужно знать о начале шестидесятых. Но совсем скоро все это должно было измениться.

С 1963 года в воздухе начала витать эта энергия. Все завертелось, и музыка была тому причиной. Это период великих рок-групп: «Битлз», «Роллинги», всех этих групп родом из Бирмингема и Ливерпуля. И да, нас я тоже причисляю к этой категории. Каковы шансы, что такая химия снова когда-нибудь воплотится в музыке? Все начиналось с маленьких групп, которые играли скиффл на улицах. Ребята поняли, что могут проявить себя в музыке, даже если для них это было просто поелозить пальцами в наперстках по стиральной доске или подергать за веревку, прикрепленную к метле на ящике из-под чая. Как только вы принимаете в подобном участие, в вас просыпается интерес. Так музыка перешла с улиц в пабы, а затем в клубы. А потом она начала распространяться благодаря подпольным радиостанциям. Конечно, музыка была и раньше, но она не говорила с определенной возрастной группой. Там не было ничего, что могло бы заинтересовать подростков. Не было подростков как таковых. До шестидесятых вы были ребенком, а потом мужчиной. Сначала вы ходили в школу, а затем устраивались на работу. Но это изменилось благодаря нашему поколению. Почему именно мы? Полагаю, это было связано с войной. То, что произошло в шестидесятых, берет свое начало в сороковых годах. Мы поколение, родившееся во время военных действий, вплоть до 1950 года, и это были волшебные годы для музыкантов, художников, ученых, всего такого. Вот что происходит, когда вы начинаете свой путь на невозделанных полях. Столько всего было разрушено, что оставалось только одно – строить. Мы были поколением строителей. У нас не было иного выбора. Мы росли в нужде, и, несмотря на все попытки наших родителей сделать все возможное в данной ситуации, мы были воспитаны людьми, которые изо всех сил пытались оправиться от войны. У них не осталось ничего, чтобы дать нам.