Роджер Долтри - Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Через три-четыре недели очередь уже растянулась на всю улицу. Это был первый ощутимый признак успеха. Мы были мод-группой. Мы были хитом сезона в хитовом клубе на «Западе», пока не появились The Small Faces и все не испортили, храни их Господь. Это были настоящие моды из Ист-Энда, и, по моему мнению, Стив Марриотт был одним из величайших исполнителей соул-рока всех времен и народов.

Но в начале 1965 года этот титул принадлежал нам, и это было классно. Кит делал свою работу в качестве нашего менеджера. Он нашел нам дом, организовал для нас подобие фан-клуба, он знал, как нас продать. Если кто-то из нас делал что-то новое на сцене, он подмечал это и говорил, стоит ли это оставить или нет. Обычно Пит выступал за сохранение нововведений. У него был свой генеральный план, и иногда мне хотелось, чтобы он поделился им с нами, но в то же время мы полностью доверяли ему. Если он говорил прыгать, мы прыгали. А он говорил прыгать. Он призывал нас быть все более дикими и необузданными. Публика в пабах и клубах любила его, несмотря на то, что он происходил из другого общества. Возможно, это было связано с тем, что он всегда угощал людей выпивкой. Мы любили его, потому что он понимал суть шоу. Он видел, что на одной только музыке не выехать. Нужен был полный набор.

15 января 1965 года мы выпустили наш первый настоящий, написанный Таунсендом сингл The Who. Недавно Пит сказал, что «I Can’t Explain» была написана неизвестным восемнадцатилетним пареньком, который не мог признаться своей девушке в любви, потому что принял слишком много таблеток дексамфетамина. Еще он сказал, что его нельзя обвинять в прямом копировании The Kinks (британская рок-группа 1960-х годов, которая разработала характерное британское звучание, оказавшее влияние на множество исполнителей самых разных жанров. Являются одними из основоположников субкультуры модов. – Прим. пер. ). Трек все равно попал в топ-10, и мы по сей день начинаем с него наши концерты. Это отличная песня. Но записывать ее было совсем не просто. Мы появились в студии Pye Records в районе станции метро «Мраморная арка» в сентябре 1964 года, чтобы начать работу над нашим большим студийным дебютом. Мы были готовы сыграть нашу первую авторскую композицию в нашем новом уникальном английском стиле. Но Шел Талми, модный американский продюсер, навязал нам бэк-вокал с гармонией в стиле Beach Boy, который Пит проклинает и по сей день. Хуже того, он привел Джимми Пейджа, чтобы тот сыграл соло на гитаре.

«Вот дерьмо!» – такой была моя реакция. Реакция Пита была немного более красноречивой, но что мы могли поделать? Я хотел, чтобы Пит играл. Я хотел, чтобы мы были сами собой, а не той группой, в которую хотел превратить нас какой-то янки. Будь у нас право голоса, мы бы отказались, но выбора у нас не было. В те дни это была живая запись, всего три звуковые дорожки. Впихнуть соло Пита после этого было бы чрезвычайно сложно и привело бы к тому, что запись растеряла бы свою текстуру. Да, Пит сыграл бы великолепное соло, как он делал каждую ночь на концертах, но звук стал бы менее плотным. Невозможно одновременно играть и ритм, и соло. Во время живого выступления вам это еще может сойти с рук – для этого у Пита была особая техника, но мы были в студии и это была наша первая настоящая запись. Талми создал крупные хиты для The Kinks и не собирался менять своего решения. Либо так, либо никак.

Мы записали песню за один дубль, а затем Талми сказал, что мы должны поместить что-нибудь на обратную сторону. Он предложил нам одну песню под названием «Лысая женщина». Я быстренько переписал текст.

И так по кругу. Работа выполнена. В то время я не понимал, о чем эта песня, но она была блюзовой и я чувствовал себя как дома. Через два часа мы вышли из студии. Джимми звучал совсем не так, как Пит, но этого было достаточно, чтобы мы впервые попали в чарты.

Наше первое появление в «Top of the Pops» («Top of the Pops» или TOTP – музыкальная программа британского телевидения, выходившая на Би-би-си и транслировавшаяся во многих странах мира. – Прим. пер. ) также обернулось для меня первым полетом на самолете. В те дни это шоу снималось в церковном зале в Манчестере, поэтому Кит посадил нас на рейс British Airways из лондонского аэропорта. Только полюбуйтесь на меня – птица высокого полета. Оказалось, что в самолете я сидел рядом с Марианной Фейтфулл, которую тоже пригласили на TOTP. «С тобой все в порядке?» – спросила она, когда мы взлетели. В общем-то, я был в порядке, но было мило, что Марианна держала меня за руку.

Наш следующий сингл получился более гармоничным. У Пита уже было готово девяносто пять процентов «Anyway, Anyhow, Anywhere» к тому моменту, как он пришел с этой песней в Marquee одним апрельским днем. Однако ей недоставало бриджа (музыкальной связки между частями. – Прим. пер. ). Мы вместе поработали над этим на сцене до прибытия зрителей. Поначалу трек звучал как песня о блаженном свободном духе, потому что в то время Пит был одержим Чарли Паркером. Но к концу дня мы уже пели о том, как врываемся в запертые двери, не заботясь о том, что правильно, а что нет.

Это был мой вклад. Я привнес в песню дух улиц, бунтарский настрой. В таком возрасте вам кажется, что вы всегда правы. Строки «Ничто не встанет у меня на пути» посвящались тому, как мы собирались построить свою собственную жизнь, и мне кажется, что они были очень уместны. И, конечно, в середине песни присутствовал фидбэк Пита. Это было ново. Это было революционно – настолько революционно, что наш лейбл Decca отослал первый тираж пластинок обратно, потому что там посчитали, что запись испорчена. Но это были мы. Мы увековечили наш сценический акт на виниле.

Мы попали в чарты. Мы побывали на телевидении. Би-би-си снизошли до того, чтобы пустить нас на радио. А затем у нас случились первые зарубежные гастроли. Две ночи в Париже. Это вам не Шепердс-Буш. Там все было совсем по-другому, по-иноземному. Я не знаю, как мы выглядели в глазах парижан. Разумеется, у них у всех было отличное чувство стиля, и мы наверняка казались им пришельцами из космоса. Концерт состоялся в клубе Club des Rockers с небольшим залом с барной стойкой без сцены. Мы забились в угол, а зрители были прямо перед нами, на уровне наших глаз и лиц. Bon soir.

Мы начали играть «Heatwave», и толпа просто стояла, уставившись на нас, практически не демонстрируя никаких эмоций. Они были французами. Мы были англичанами. Ни одной английской группе не было легко во Франции. Возможно, они ненавидели нас? Возможно, это был их способ показать галльское презрение? Поэтому мы отреагировали так, как всегда в таких ситуациях. Добавили каплю соответствующего настроя.