Роджер Долтри - Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Это и сегодня звучит претенциозно. Можете себе представить, как это звучало в 1971 году? И на словах все было не особо-то ясно. Придумывая историю, Пит никогда не вдавался в детали, что хорошо, если вы пишете рок-музыку, но не годится, если речь идет о фильме. Lifehouse запутывал. Полная неразбериха. Я предложил превратить идею в настоящий сценарий, но это оказалось непосильным трудом. Я понимал, что пытался сказать Пит. Когда нам открывается смысл всего, когда мы находим высшее существо, мы понимаем, что все это – музыкальная нота. Я это понял. Но как, скажите на милость, снять об этом кино? Как можно снять фильм о том, чего нет? Каждый раз, когда мы обсуждали это, речь всегда заходила о фильме, и мы просто ходили вокруг да около. Мы собирались за столом в офисе Track Records, у меня дома, у Пита дома. Кит Ламберт и Крис тоже присутствовали, и это продолжалось часами. Кит Мун и Джон начинали пить, чтобы хоть как-то скоротать время. В один особенно долгий вечер Кит снял с себя одежду, встал на голову и вывалил свои причиндалы на стол.

Я старался быть более конструктивным. Я все твердил: «В фильме будут песни. Давайте работать над песнями». Но Пит хотел работать над всем и сразу. Это был единый проект – фильм и альбом, полное мультимедийное погружение. А мы были просто слишком недалекими, чтобы это понять. Я и раньше это говорил без малейшего намека на вражду, но разговаривать с Питом – все равно что гулять по минному полю в клоунских туфлях и с завязанными глазами. Стоит ему зациклиться на чем-то, чего не понимают другие люди, его характер приобретает ужасающие черты. Его разочарование иногда выливается в злобу. В его характере есть прекрасная добрая сторона – и это та сторона, которую окружающие видят чаще всего. Но есть и другая, темная, которая может проявиться неожиданно. Пит подобен скорпиону с добрым сердцем. Неважно, насколько мило складывается разговор, вы постоянно остерегаетесь жала на хвосте.

Возможно, было бы легче, если бы мы отправились с этой идеей в студию, чтобы воплотить ее в жизнь. В задумках Пита всегда сокрыто зерно разума, и мы помогли бы до него докопаться. Мы бы все проработали. Но Пит просто не мог этого сделать и единолично взвалил на себя всю ответственность за наш следующий хит. Часы перетекали в месяцы. Мы провели несколько экспериментальных шоу перед студентами в театре «Янг-Вик». План Пита состоял в том, чтобы привлечь аудиторию к участию. Во главе Lifehouse будет опыт вовлечения. Четырехмерное шоу. Пит сказал, что видел концерты The Who, где вибрации были настолько чистыми, что ему показалось, будто мир остановился и мы все улетели в единую нирвану. Он хотел воссоздать это.

Я не знаю, возможно ли добиться этого без аудитории. Полагаю, в абсолютно пустой комнате будет сложнее. Во время концерта ты передаешь энергию, и если некому ее принять, то, вероятно, ничего не выйдет. Но для некоторых вещей вам не нужна аудитория. Пит раздражался, если с аудиторией, по его мнению, было что-то не так. Если в зале было много представителей записывающей компании, или на переднем ряду сидели те же самые люди, что и вчера, или что-нибудь еще. Меня же это не заботило. Мне было до лампочки. Я направляю голос в заднюю часть зала. Передо мной масса лиц, и все. Музыка увлекает меня куда-то, и мне становится все равно. Будешь беспокоиться о зрителях – тут же начнешь лажать. Я вижу это на примере футболистов: когда они начинают слишком стараться и играть на публику, то никогда не достигают цели. Но когда они расслабляются и плывут по течению, у них все в порядке. То же самое и на сцене.

Но дело в том, что это не какая-то осязаемая вещь, которую можно создать, взаимодействуя с аудиторией. Стоит разобраться в том, как это работает, и все встанет на свои места. В 1976 году, когда мы во второй раз выступали на футбольном стадионе «Чарльтон Атлетик», мы сделали все правильно. Предполагалось, что на концерт придет семьдесят тысяч человек, но число зрителей достигло ста двадцати тысяч и они просто снесли ворота. Весь день лил дождь, и к тому времени, как мы вышли на сцену, все еще моросило. Выбежав на сцену, я поскользнулся и проехался от края до края. «Добро пожаловать на шоу The Who на льду», – объявил я, снимая ботинки и носки. Ты очень быстро понимаешь, что единственный способ наладить контакт с промокшей до нитки публикой – это промокнуть самому. Гитаристу это сделать сложнее, но Пит справился. Ну а потом мы просто взялись за дело. От аудитории пошла ответная реакция, чувствовалось, что все шоу перешло на другой уровень. А потом на еще один уровень выше. И еще. И так без конца. Такие своеобразные симбиотические отношения между нами и толпой. Такое невозможно повторить специально, даже если очень сильно постараться.

Именно тогда мы впервые применили три больших аргоновых лазера. Здоровенные и очень мощные штуки. Единственным способом охладить их, чтобы они не взорвались, было подключить их к пожарному гидранту. Луч каждого лазера проходил через призму, которая образовывала над аудиторией обложку альбома Tommy из зеленого света. Затем свет медленно спускался на толпу, и зрители испытывали ощущение, словно их поднимали вверх сквозь светящуюся крышу. Все это сочеталось с музыкой и уносило за грань сознания. Публика чувствовала нашу энергию, а мы чувствовали ее. Поэтому не имеет значения, с какой аудиторией ты имеешь дело, – важно, что она есть и что мы вместе создаем энергию. Но Пита было не остановить. Он заставил нас всех приехать в «Янг-Вик», чтобы мы поработали с аудиторией. Мы лишь кивнули ему, сродни тому, как обычно от греха подальше соглашаются с сумасшедшим человеком, и отнеслись к этой затее как к открытой репетиции. Все это было весьма странно.

Пока мы ждали того момента, когда мысли Пита сформулируются, деформулируются и переформулируются во что-нибудь внятное, Track Records выпустили наш первый концертный альбом. Предполагалось, что Live at Leeds станет нашим эталонным выступлением. В «The New York Times» его назвали «бескомпромиссным хард-рок-холокостом». Я не разделял их восторгов. Мы записали шоу в университете Лидса в День святого Валентина 1970 года, и во время концерта я просто не мог себя слышать, что частенько случалось и до этого. Джон играл слишком громко, Мун вообще никогда не был тихоней, ну а Пит выкручивал ручку громкости, чтобы не отставать от остальных. В Лидсе они все были чересчур громкими. Я должен был подстраиваться под звук, отраженный от аудитории, и единственной возможностью услышать себя было перенапрячь голосовые связки. Я всегда контролировал применение этого приема, и тогда в Лидсе я им воспользовался. Досадно, что на протяжении последних сорока семи лет именно эта пластинка носит статус «эталонного альбома».