Роджер Долтри - Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

«Где проблема?» – спросил Ян-Ян, и я указал на свою шею. Он велел мне снять рубашку и сесть спиной к нему на переносной столик. В течение следующих нескольких минут он, словно инженер, что-то чертил на моей спине маркером. Пока все выглядело довольно безобидно. Затем он спросил: «Вы готовы?» И началось. Словно какой-то кузнец со всех ног торопился выполнить свою дневную норму. Я слышал и чувствовал, как движутся мои кости. Вообще, меня и раньше били молотком, но чтобы так – впервые. Однако Ян-Ян знал, что делает. Благодаря ему я продержался все те шоу, и к лету снова начал хорошо петь.

30 июня 2015 года мы играли на стадионе «Зенит» в Париже. Мы только что выступали хедлайнерами в Гайд-парке и на фестивале в Гластонбери, и впервые в этом году я почувствовал, что вернулся. Та ночь в Париже было просто невероятной, но там было жарко как в аду. Снаружи было сорок градусов, но внутрь «Зенита» набилось шесть тысяч человек и каждый из них был словно ходячий электрический обогреватель. Концерт прошел великолепно и плавно, но, когда я вышел за кулисы, я был полностью истощен. Помню, как ко мне за кулисы заглянул Лиам Галлахер. Я люблю Лиама. Он один из последних столпов старой школы рока. Это человек, который пойдет с тобой в разведку и вынесет тебя с поля боя. Той адски жаркой ночью он все еще носил свою парку. Смешно, но было приятно видеть его.

Я вернулся в отель лишь под утро и принял чудесную ванну. Поскольку теперь мы останавливаемся в шикарных отелях, ванные комнаты всегда облицованы мрамором. Выйдя из ванной, я растянулся на полу, который оказался скользким, словно каток. Бывают моменты, когда я скучаю по тем дерьмовым мотелям, в которых мы останавливались. Конечно, дырявый заплесневелый линолеум может показаться не таким эстетичным, как мрамор, но зато он гораздо менее скользкий. Несколько минут я не мог разговаривать от боли, поэтому кое-как вызвал доктора. Он сказал, что все в порядке, поэтому я проглотил пару таблеток аспирина и лег спать, больше ни о чем не думая. В конце концов от небольшого сотрясения еще никто не умирал.

На следующий день вся наша команда села на поезд из Парижа в Амстердам. Это был один из тех замечательных скоростных европейских поездов, о достоинствах которых мы так много слышали, однако именно в нашем вагоне кондиционер накрылся медным тазом. Нам предстояло еще четыре часа в сорокаградусной жаре. Мы сидели в одних трусах и обливались потом, пролетая мимо северных французских деревень.

Один концерт и два дня спустя я был дома, собираясь отправиться на репетицию шоу в Актоне, которое я устраивал со своей группой на фестивале Криса Эванса CarFest. Но мне пришлось все отменить, потому что я заболел гриппом. Не знаю, была ли болезнь как-то связана с ударом по голове, но сейчас мне кажется, что инцидент в гостинице мог спровоцировать все это. В следующие несколько дней мне становилось все хуже и хуже. Меня положили в больницу, где проверили на все, что только можно: СПИД, туберкулез, лейкоз. Четыре поясничных прокола и два сканирования мозга, каждое из которых лишало меня слуха на пару дней, – все это было весьма неприятно.

На фоне этих событий я потихоньку начал сходить с ума. У меня постоянно возникала пелена перед глазами, случались провалы в памяти, галлюцинации. Мне было трудно понять, где я и что происходит. В какой-то момент я просто встал и вышел из больницы, чтобы посетить стоматолога. После этого медсестре было велено сторожить мою дверь, но мне все же удалось сбежать. Я не могу объяснить вам, почему я так хотел выбраться оттуда. Просто однажды утром я пришел в Холмсхерст и наотрез отказался возвращаться в Лондон. Спустя три дня после моего бегства Хизер твердо настояла на своем. Мне не становилось лучше, я нес полную чепуху, и мне было очень больно. Я вернулся в больницу, где меня продолжили тщательно осматривать. В самый разгар моих мучений, до того, как удалось выяснить, что это такое и мне прописали правильные лекарства, агония стала просто невыносимой. Я валялся в слезах. Ничто не могло сравниться с этой болью.

А потом, в момент, когда я едва мог все это выносить, боль просто исчезла. Это было внезапно и потрясающе, как солнечный свет после бури в Новом Орлеане. Я достиг точки абсолютного мира и покоя, блаженного ощущения, которое казалось невероятным не только потому, что боль прошла, но и потому, что я испытывал удовлетворение. Каким-то образом я взглянул на свою жизнь словно со стороны. Сначала увидел свое детство в «Бригаде мальчиков», потом скиффл-группу, в которой я находил утешение от школьных кошмаров, дебют The Detours в Шепердс-Буш: Реджи на басу, Гарри на барабанах, я на гитаре. Затем я увидел The Who. Я думал о «Вудстоке» и о том моменте, когда я осознал, что мы наконец-то покорили Америку. Я вспомнил чувство заработанного упорными трудами, выстраданного успеха, потом момент получения Ордена Британской империи в 2005 году – как много это значило для меня, но не потому, что это что-то меняло, а потому, что это служило окончательным признанием того, что мой директор был неправ, когда говорил мне, что я ничего в жизни не добьюсь.

Все мы уникальны. У каждого своя неповторимая жизнь. Но взглянув на свою жизнь по-новому, я понял, что мне несказанно повезло. Посреди этого странного выхода из тела я сказал себе: «Можешь ли ты представить себе, что оставишь после себя?» И тогда все, о чем я смог подумать, была моя семья. Я бы не бросил в беде никого из членов моей семьи. Я был свободен от долгов, значит, с Хизер все будет в порядке, а дети будут всем обеспечены. Я понимал, что сделал достаточно и лежал с чувством покоя. Не то чтобы это был какой-то религиозный опыт. Я не видел света в конце тоннеля, не слышал голоса с небес – может быть, я наоборот спускался вниз по лестнице. Но само чувство спокойствия и умиротворения было прекрасным и возвышенным. Я верю, что смерть – это не конец. Энергия просто переходит из нашего тела куда-то во вселенную. Сегодня, когда я пишу эти строки, я совершенно не боюсь смерти. Меня не прельщает мысль о воскрешении. Я знаю, что исчезну, и меня это устраивает.

Конечно, тем летом я не умер, мое время еще не пришло. Вот он я, три года спустя, и мы все еще в строю. Мы отыграли все те концерты, которые нам пришлось отложить. В следующем году у нас было еще больше шоу, а в этом мы снова увеличили их количество. И это потрясающе. На интервью я часто рассказываю одну небольшую шутку. The Who будоражили всех в былые времена, потому что никто не знал, чего от нас ждать. Теперь мы будоражим, потому что никто не знает, дотянем ли мы до конца шоу. В этой шутке есть доля правды, но последние пару лет были хорошими. Я чувствовал себя прекрасно. Может быть, это из-за того, что я не сильно напрягаюсь, а может быть, я наконец научился расслабляться.