Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Но постепенно Пол, точно так же как и Альфред Честер, начал «съезжать с катушек». Однажды он заявился к ней в гости «с ухом, раскрашенным «под Ван Гога» красной краской» [1153]. Сьюзен считала, что Пол принимает слишком много наркотиков.

ОДНАЖДЫ В РЕСТОРАНЕ ОН НАЧАЛ ОЗИРАТЬСЯ ПО СТОРОНАМ И ПРОИЗНЕС: «СЬЮЗЕН, РАЗВЕ ТЫ НЕ ВИДИШЬ, ЧТО ВСЕ ЗДЕСЬ МЕРТВЫЕ?» ОНА ОТВЕТИЛА: «НЕТ, ПОЛ, ОНИ НЕ МЕРТВЫЕ» [1154].

Пол выдумал себе, что любая женщина, проявляющая к нему хотя бы минимальный интерес, хочет с ним переспать, и если этого не произойдет, то она ему отомстит. Потом Пол начал «доставать» Сьюзен. Вот что рассказывал Кох:

«Пол звонил. Спрашивал разрешения подойти в гости, получал (возможно, выдуманный) предлог, из-за которого Сьюзен не могла его принять. Потом он снова звонил, «доставал» ее, пытался узнать время, когда она сможет его принять. Несмотря на то что формально она с ним не закончила дружеские отношения, она начала воспринимать его как обузу. Скорее даже не обузу, а сумасшедшего. Ее очень интересовало то, что потом он фанатично увлекся католицизмом. Помню, как он однажды рассказал мне, что часто слышит, как дьявол шепчет в его голове».

В упомянутом письме, в котором Пол обвинял Сьюзен и Давида в том, что те хотят сделать из него мужчину, он совсем некстати попросил ее одолжить ему денег. Вскоре блестящий и красивый Пол нищенствовал и умолял дать ему продуктов. Он был истощен, находился в состоянии депрессии, у него были проблемы с головой, и он уже не мог заниматься искусством [1155]. Сьюзен так и не ответила ему на просьбу одолжить денег. 15 января 1987 года, спустя несколько недель после выхода номера журнала с рассказом «Как мы живем сейчас», он отправил ей письмо. До этого он звонил в FSG с просьбой передать, чтобы она ему перезвонила, но она этого не сделала.

«Мой доктор сообщил мне, что у меня, конечно же, СПИД. Я действительно физически чувствовал, что ЧТО-ТО не так, что-то сильно переменилось, я во всем разочаровался, меня утомил «мир искусства»… и теперь я понимаю, что был прав. Говорят, что болезнь приносит серьезное, глубокое понимание, и это истинная правда! Говорят, что ты последнее время часто видишься с Робертом Мэпплторпом, и поговаривают, что и ОН тоже «очень болен». Не знаю, насколько это правдивая информация… но если все это так, то у тебя уже больше чем достаточно проблем такого толка».

В том письме Пол просил Сьюзен присмотреть за комнатой в хранилище, в котором находились его художественные работы, которые останутся после его смерти. «Без вдовы… есть шанс, что все это ВЫБРОСЯТ! Все мои работы». Пол упомянул то, что она не помогла ему, когда он просил о помощи, но в конце писал: «Я надеюсь, что ты меня простишь… как я простил тебя» [1156]. Сьюзен и Пол помирились до его смерти. Сохранились короткие записи о последних днях его жизни, которые сделала художница Анн Вилсон:

«5 августа. Приходила Сьюзен (Зонтаг), и Пол попросил оставить его с ней наедине. Сьюзен сказала, что Пол попросил ее почитать ему «Дуинские элегии» Рильке, она привезла книгу и читала всем нам из 3–6…

6 августа…. В 2 часа дня Зонтаг привела священника ИВАНА ИЛЛИЧА, чтобы тот познакомился с Полом и поговорил, у него был большой желвак на щеке.

7 августа. Вернулась в 7 вечера и застала Шалу [Шейлу Байкал] и Эда расстроенными, потому что Зонтаг хотела перевезти Пола в больницу Св. Винсента, чтобы о нем заботилась Барбара Старетт, и подготовила переезд.

8 августа. По совету персонала позвала священника для исповеди.

9 августа…Доктор Браун: «Пол болен ВИЧ. У него болит живот. Пол жив. Болен уже месяц, у него был ужасный понос. На прошлой неделе звонили Шала и Пол. Мне сказали, что у него понос уже три недели, он настолько слаб, что не встает с кровати и не может сам есть, положили в больницу. У него обезвоживание. Он был очень слаб… как мне кажется, его состояние не улучшится, его рука распухла и очень болит. Он бы умер в течение двух дней, если бы его не положили в больницу. Все бесполезно его уже не вылечить, надо только уменьшить его страдания.

…Сьюзен Зонтаг позвонила доктору Стерретту, Пол при смерти, может, морфин. «Ваше мнение?»

Доктор Браун «У нее нет времени».

10 вечера Сьюзен (Зонтаг) читает всем нам молитвы, Сьюзен и Эд уехали около полуночи. Сьюзен попросила меня позвонить, когда Пол умрет.

10 августа… Пол перестал дышать в 1.45 утра.

Прекрасная сестра-практикант из Ямайки завернула тело Пола в белую кисею и положила цветы, которые Боб Мани принес из сада на крыше квартиры Пола, и его четки, позвала меня посмотреть, он был, как живой» [1157].

Прочитать рассказ «Как мы живем сейчас» и записи о смерти Тека – значит понять, как Зонтаг трансформировала беспомощность слов – шепот друзей в коридоре, не обнадеживающее бормотание докторов, лепет священников, попытки поэтов подобрать нужные слова и безмолвие пациента – в портрет ужаса.

ТЕМ НЕ МЕНЕЕ КАЖЕТСЯ КРАЙНЕ СТРАННЫМ, ЧТО СЬЮЗЕН УПОРНО УТВЕРЖДАЛА, ЧТО ЭТОТ РАССКАЗ, НАПИСАННЫЙ, СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНО, О СПИДЕ, БЫЛ СОВСЕМ НЕ О НЕМ.

В 1991 году она сотрудничала с британским художником Говардом Ходжкином над проектом книги с этим рассказом, для которой тот нарисовал шесть картин. На одной из первых страниц было написано, что вырученные от продажи средства «пойдут на благотворительность для борьбы со СПИДом в США и Англии». Но Сьюзен, по словам художника, не хотела, чтобы упоминали СПИД. «Она упорно говорила, что это не рассказ о СПИДе. Она хотела, чтобы все было гораздо шире» [1158], – рассказывал Говард Ходжкин.

Она настаивала на том, что рассказ имел отношению к чему-то «большему», чем болезнь, которая десятками уносила ее друзей и знакомых, она отрицала ярлыки, хотела быть универсальной, не давать, как выразился Боб Силверс, никакого представления «о статусе связи» между художником и его работой, и это в конечном счете только удаляло ее от предмета работы, саботировало ее собственную историю, превращая реальное во что-то абстрактное. Именно это и не устраивало ее в метафорах болезни в двух ее страстных полемиках.

В 1984 году, за шесть недель до того, как Силверс отправил ей письмо по поводу статьи о Сартре, Адриенна Рич выступила с речью «Заметки по поводу политики локации». Рич считала, что писатель должен «начинать с материала. Надо снова бороться с возвышенной и привилегированной абстракцией», необходимо говорить, исходя из научного опыта: «Возможно, нам нужен мораторий на произнесение слова «тело»… Говоря «тело», мы уходим от главной точки сборки и перспективы. Говоря «мое тело», мы избегаем соблазна выдвижения грандиозных предположений» [1159].

Рассказ «Как мы живем сейчас» был написан в период появления СПИДа, когда отрицание самого элементарного личного опыта, болезни и смерти стало поистине вопиющим. В некрологах причиной смерти называли «неожиданное заболевание», у людей начинались «серьезные болезни», и на похоронах не говорили о том, от чего умер покойник. Таких случаев было очень много, и напоминало это поведение стену безмолвия, которой окружали рак, о чем писала Зонтаг. Отказ от имен – «тело» вместо «моего тела» – создавало иллюзорное чувство комфорта на общем фоне стыда и молчания.