Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Сьюзен была во многих вопросах настолько мудрой, что ее неумение понять, какое влияние она оказывает на окружающих, вводило людей в ступор. Со времен обучения в колледже удивленные друзья ломали голову над тем, была ли Сьюзен сознательно злонамеренной, и многие пришли к выводу, что она просто не в состоянии видеть то, как ее действия влияют на других людей. «Не то чтобы она хотела сделать людям больно, – говорила ее старая подруга по Чикагском университету Марта Эделхайт. – Она просто ничего не замечала» [1301].

Альфред Честер говорил, что Зонтаг «удивительно бестактна». Она сама признавалась в том, что «глупа и бесчувственна», хотя отметила то, что Ирэн с ней не согласна: «Она думает, что я знаю, что делаю, но я просто жестокая». Тексты Зонтаг о «Х» продемонстрировали, что у нее было определенное самопонимание – желание понять свои недостатки и от них избавиться, но постепенно это желание исчезло. Известность предохраняла ее от последствий некоторых собственных поступков. Вокруг нее всегда было много льстецов: издателей, ассистентов, агентов, друзей, которые разбирались с последствиями того, что она натворила. Если Зонтаг и говорила о неуверенности и слабости, то все чаще в прошедшем времени и винила во всем свой недостаток опыта в молодые годы. Если Энни была заложником, то Сьюзен – иррациональной силой, заставлявшей ее разыгрывать все тот же старый сценарий, ссориться, бороться, вести все те же «маленькие войны». Несмотря на то что она дистанцировалась от Фрейда, ее действия являлись подтверждением одного из основных тезисов: неравного отношения сознательного и бессознательного.

К КОНЦУ ЖИЗНИ СЬЮЗЕН ПОСТОЯННО ТЕРЯЛА ДРУЗЕЙ. МНОГИЕ ИЗ ТЕХ, КТО РЕШИЛ С НЕЙ РАССТАТЬСЯ, СЧИТАЛИ, ЧТО У НИХ НЕТ ДРУГОГО ВЫБОРА.

Они любили ее и сожалели о том, что она ведет себя так странно. Словно она была ребенком, на которого не распространялись правила мира взрослых.

Ее неумение позаботиться о самой себе (она забывала почистить зубы и оплатить счета) было трогательным. Точно так же как и Милдред, она не всегда знала, где находится выключатель света в комнате. Дисбаланс между талантом, высокими интеллектуальными способностями и ее несостоятельностью в повседневной жизни доставляли массу проблем, как ей самой, так и ее друзьям. Люди видели, какой незащищенной она являлась, и стремились ей помочь. «Наблюдать за ней, выслушивать ее мнение, понимать, какой умной она является, было большим наслаждением, – говорила польская студентка Касиа Горска, работавшая на Сьюзен, а потом на Энни. – Но во многом она была как ребенок» [1302].

Увы, она ненавидела того ребенка, которого любили окружающие. Харриет Сомерс первая поняла, что вызывающая поза Зонтаг была лишь панцирем, предохраняющим ее хрупкое существо: «Все, что произошло потом, было убийством ребенка, которым она являлась». Это было обоснованным убийством. Метафорическое я «Сьюзен Зонтаг» помогло ребенку – «Зовите ее Сью» – выжить, но решимость быть той, другой, дорого ей обошлась. Многие из тех, кто стремился защитить ребенка и любил его, тоже платили высокую цену. «Под всей этой монструозной личностью прятался испуганный милый малыш, – говорила Карла. – И в обществе этого малыша было просто замечательно» [1303].

«Каждый писатель после определенных усилий, когда его труды воплотились в ряде работ, чувствует, что он или она является одновременно монстром и доктором Франкенштейном», – писала Зонтаг в коротком эссе «Одиночество», вышедшем в 1995 году. В этой работе она исследует отличия имиджа общественного лица и личной жизни писателя. Она писала, что есть «я» и есть «Зонтаг»:

«В моей игре «Зонтаг и я» дезавуирование было совершенно реальным. Подавленная и одновременно гордая мини-полкой работ, подписанных Сьюзен Зонтаг, стремящаяся отделить себя (я была искателем) от нее (она всего лишь нашла), я морщилась от всего, что о ней писали, как от хорошего, так и от плохого» [1304].

Она ангажировала Эндрю Вили для того, чтобы он избавил ее от гнета «этой Сьюзен Зонтаг», и в 1983-м писала, что «иметь два «я» – вот определение патетической судьбы» [1305]. И вот, как Зонтаг утверждала, она избежала этой судьбы, написав книгу, которой могли бы гордиться «Зонтаг и я». Эта книга была написана в первые годы отношений с Лейбовиц.

Она

«наконец, почувствовала в себе писателя, не своего двойника, хранителя, теневого напарника или творение. (Наконец, я дошла до этого момента – на что ушло почти 30 лет – я в состоянии написать книгу, которая мне очень нравится: «Любовница вулкана».)

«Любовница вулкана» – это книга, которой гордилась бы Сью. В эссе «Одиночество» Зонтаг намекает, что роман стал продуктом гармоничного разрешения напряжения гностического дуализма души и тела, между Зонтаг и «Зонтаг», между монстром и Франкенштейном.

Однако, как показали книга и реакция на нее, она не достигла единения путем совмещения двух сторон своей личности. Она просто выбрала одну сторону в ущерб другой. Вместо того чтобы обожать Томаса Манна, Вальтера Беньямина или Иосифа Бродского, она стала ими, оставив позади модернистские эксперименты своих прежних романов. Именно за это в свое время Зонтаг критиковала Сартра, за то, что тот пытался превратить себя в «великого писателя в стиле XIX века».

Ей было суждено сыграть эту роль. И она играла ее, отбросив все сомнения, войдя в сказочный мир знаменитостей, денег, высокой культуры и «оперы». Если ей претило позерство в обычных людях, то великой диве оно было необходимо. Два последних романа Зонтаг были об актрисах.

В центре действия романа любовный треугольник между британским послом в Неаполе сэром Уильямом Гамильтоном, героем своей эпохи лордом Нельсоном и самой красивой женщиной Европы Эммой Гамильтон, женой первого героя и любовницей второго.

История, которая легла в основу романа, была уже использована в картине «Леди Гамильтон» с Вивьен Ли в главной роли. Фильм вышел в прокат в 1941-м, до того как Сьюзен переехала в Тусон. Зонтаг всегда привлекал образ этой куртизанки, которая не лезла за словом в карман. «Что имела эта скрытая женщина, от чего ее любили великие мужчины?» [1306]– задавалась она вопросом в 60-х. В 1980-х в Лондоне Зонтаг купила ряд литографий: «Извержение Везувия, просто вид Везувия, близкие планы и срезы вулканической породы. В один день она приобрела пять литографий, на следующий еще пять и потом еще семь штук» [1307], – писал журналист.

Город рядом с Везувием был городом Карлотты. Точно так же, как и Карлотта, героиня романа – прекрасная tabula rasa. В отличие от Карлотты, которая и не старалась быть чем-то большим, чем поверхностная внешность, Эмма с радостью адаптируется, чтобы соответствовать фантазиям людей. В некотором смысле она больше напоминает Энни, чем Карлотту, потому что хочет, чтобы ее меняли и создавали, «воспринимая все, как глина под пальцами скульптора». Несмотря на то, что сэр Уильям (которого Зонтаг зовет в романе Кавалером) любит ее, он воспринимает Эмму так, как Сьюзен видит Энни: «Ее достоинства и его счастье не означают, что он не хочет ее улучшить». Кавалер замечает грамматические ошибки Эммы так же, как Сьюзен замечает ошибки Энни. «О господи, какой же вульгарной она была», – говорит она. В результате «дом Кавалера с утра до ночи был забит преподавателями» [1308].