Ольга Хорошилова - Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

В романе «Колодец одиночества» есть забавный персонаж — драматург Джонатан Брокетт, эстет, острослов, симпатяга. Он лучший друг главного героя Стивена Гордона, с которым природа обошлась жестоко: наделила женским телом и мужской душой. Джонатан Брокетт — звезда лондонской high life. Его пьесы идут в лучших театрах, залы переполнены, о нем восхищенно пишут уважаемые издания. Но Брокетт — гомосексуал и вынужден это скрывать. Он обожает Оскара Уайльда и чувствует особую невыразимую с ним близость, которую ощущает и Стивен Гордон. Легкий, изящный Брокетт советует другу бежать от британского ханжества в Париж — только там его поймут, там он обретет счастье и признание. Гордон отправляется в столицу Франции и открывает для себя уайльдовскую неведомую страну, полную диковинных цветов и тонких ароматов, тайный мир, населенный такими же, как он, изгоями общества.

Этот роман — автобиография. Его автор — Маргарита Редклифф-Холл. Прообразом Брокетта стал драматург Ноэл Ковард, друг писательницы.

Редклифф-Холл никогда не отличалась гибким литературным стилем, легким слогом, острым умом. Она не сочиняла афоризмов в духе Уайльда и Коварда. Но было то, что сближало ее с королем эстетов, — независимость, яркая индивидуальность, экстравагантный стиль в одежде и мальчишеская азартная смелость, главное ее оружие в войне с постылой моралью.

Писательница говорила о себе в мужском роде (хоть английский язык не восприимчив к грамматике пола), откликалась на имя Джон и уже в юности смело ухаживала за дамами, даже если они были в многолетнем счастливом браке. Она закрутила невероятный роман с Мейбл Баттен, немолодой меццо-сопрано, ставшей, несмотря на мужа и детей, подругой Джона на многие годы.

Редклифф-Холл повезло — в 1900-е годы она получила огромное наследство от деда, обеспечившее ей полную независимость от сумасбродной матери и отчима. Она занималась тем, чем хотела, — спортом, искусством, верховой ездой, любовью. И еще писала второсортные стихи, которые выпускала на собственные деньги. Позже выкупала и уничтожала эти книжицы, справедливо считая их позорными.

В 1915 году, в разгар Первой мировой, Редклифф-Холл познакомилась с леди Уной Трубридж, эксцентричной, немного взъерошенной аристократкой. Та уже успела побывать замужем за орденоносным адмиралом, но стремительно с ним развелась. Уна без памяти влюбилась в Редклифф-Холл и превратилась в заядлую сафистку. У этой неразлучной парочки все было на двоих — увлечения, деньги, костюмы. И даже на книжной марке личной библиотеки их имена стояли рядом. Они прожили вместе вплоть до смерти Джона в 1943 году.

Уна окружала писательницу любовью, заботой, уютом, была ей настоящей преданной женой в самом банальном, семейном смысле. И без устали расхваливала ее литературный талант. В итоге Джон сочинила несколько серьезных романов: «Незажженная лампа», посвященный Мейбл Баттен; «Кузница» — об Уне и парижской художнице Ромэн Брукс; «Адамово племя», в котором описала свои детские переживания и религиозный экстаз. Но, бесспорно, самым важным был для нее «Колодец одиночества», исповедь в той самой любви, которая не смела назвать себя, которой посвятили свои жизни и сердца Уайльд, Ковард и она сама.

Сюжет почти скопирован с жизни Джона. В викторианской семье рождается девочка, но родители ждали мальчика и потому назвали ребенка выбранным уже именем — Стивен. По внешности и поведению она совершеннейший сорванец. В двадцать лет превращается в стройного красивого молодого человека, стрижется коротко, носит мужские костюмы и с пугающей легкостью овладевает сердцами замужних женщин. Переезжает в Лондон, пробует себя на литературном поприще.

Первая повесть Стивена хорошо принята критикой, но ему все сложнее в Британии, его внешность вызывает неоднозначную реакцию, творить и публиковаться нелегко. И как раз в это время близкий друг Джонатан Брокетт советует переехать в либеральный веселый Париж, что Стивен и делает. Потом начинается война, Гордон в составе санитарного отряда отправляется на фронт, получает Военный крест за проявленный героизм и там же, на линии фронта, знакомится и влюбляется в медсестру Мэри Льюэллин. Чувство взаимно, но обречено. В то время и при тех обстоятельствах Стивен Гордон не может сделать возлюбленную по-настоящему счастливой. Он обманывает Мэри, делая вид, что влюбился в другую, и этим заставляет ее принять предложение о замужестве от уважаемого джентльмена. Роман заканчивается молитвой, почти криком Стивена: «Признай нас, Боже, перед всем миром! Дай нам право на существование!» Эти слова стали лозунгом современной ЛГБТИК-культуры.

В 1928 году, когда роман вышел в издательстве Джонатана Кейпа, его мгновенно окрестили «оскорбительным и неприличным», пресса подняла шумиху, и дело дошло до суда. То, что происходило в зале заседаний, напоминало разбирательство 1895 года о «непристойном поведении» Уайльда. Думаю, это даже льстило Редклифф-Холл, которая на глазах британцев и всего мира превращалась в мученика за любовь.

В ноябре 1928-го судья вынес вердикт: книга признана непристойной. Апелляция и письма влиятельных лиц не помогли. Сочинение запретили в Британии, но продолжали активно распродавать в США и Франции. Джон получила неплохой доход и международное имя. «Колодец одиночества» — до сих пор ее самый известный и читаемый роман.

Была у Редклифф-Холл еще одна общая с Уайльдом черта — дендизм. Но если писатель эпатировал костюмом ради самого эпатажа и банальной популярности, которую тот обеспечивал, Джон стала денди поневоле. С юности ее раздражали женские наряды, томно выгнутые корсеты, шелковые платья в мещанский цветочек, нелепые шляпы-подносы и длинные волосы, уложенные в стиле японской гейши. Она ненавидела всю эту приторную, обморочно-кружевную Прекрасную эпоху, которая заставляла ее мириться со своим (но чужим ей) женским полом и носить то, что считалось в ту эпоху приличным для молодой особы. Она мирилась, но лишь до того момента, пока была жива сама Belle Époque. В 1914 году разразилась Первая мировая, и старый мир скончался от апоплексического удара.

В 1918-м началась новая эпоха — джаза, секса, веселья, свободы, пусть даже мнимой. В середине 1920-х Джон придумала себе стиль, созвучный ее внутреннему миру. Современники назвали его «необычным женским дендизмом». Писатель сделала короткую стрижку «итонский кроп» (в парикмахерском зале универмага Harrod’s) с подбритым затылком и волнистыми прядями спереди. Ей, конечно, повезло: такими мальчишескими укладками баловались тогда многие девушки и дамы: «кропы» уменьшали возраст, и мужчины считали их very sexy.

В своих элегантных костюмах Джон сочетала мужской верх со стеснительно женским низом. У нее был отменный вкус. Британская точеная фигура позволяла оставаться изящной даже в твидовых куртках-норфолках, габардиновых плащах и муаровых смокингах. И она не казалась необычной, потому что эти вещи прочно вошли тогда в дамскую моду, полюбившую эксперименты с травестией. Были компании, производившие жакеты-смокинги, были фирмы, предлагавшие дамские охотничьи комплекты. Девушек, заигрывавших с брутальным стилем, считали тогда невероятно привлекательными.