Александр Подобед - Подвиг, 1983 № 23 [альманах]

— Это ты загибаешь! Транзистор — чудо техники! А модно одеваться не криминал…

— Братцы! Пора на математику. У нас контрольная…

Ребята поспешно бросают книги в портфели. Но страсти не утихают. Спор продолжается на ходу.

— Ты, Лоповок, брюзжишь как старик: не та, мол, пошла молодежь…

— И буду утверждать: не та!

— Но ведь жизнь не стоит на месте!

— А почему обязательно корчагинцы? Есть просто порядочные люди.

И уже в коридоре:

— Обыватель тоже порядочен.

— Ну, мы этот разговор еще продолжим! Он только начался…

Впервые за много лет я забыл заполнить журнал. Кажется, я его совсем не открывал… Я снова и снова переживал каждое слово ребят, разбирался в хаосе впечатлений. Я не знал: удался урок или не удался? В одном я не сомневался: начинать надо было только так. И ребята правы: мы еще продолжим этот разговор…

Детство мое прошло на окраине текстильного города. Прямо у дома начиналось поле, густое, заросшее лебедой, сурепкой и маленькими белыми ромашками. Там мы гоняли футбольный мяч, и две низкорослых бывалых сосны служили нам воротами. За полем шумел лес. Когда-то на его опушке брали для строительства песок. Дожди наполнили глубокие ямы водой. Годы затянули ямы зеленоватой ряской, окружили осокой. По берегам запрыгали пучеглазые лягушки. Но в жаркие летние дни мы отважно плюхались в мутную воду, пугая жуков-плавунцов и головастиков. Затем, лежа на горячем песке, часами вели свои ребячьи беседы. Чаще всего о путешествиях. Мечтали о больших городах, о широком море, о тропических зарослях, где цветут невиданной красоты цветы и в лианах порхают колибри. От таких разговоров наша окраина казалась неприглядной, скучной. Чем становились старше, тем реже бегали на опушку купаться. А лес, что в детстве представлялся огромным и непроходимым, насмешливо называли Козьей рощей. Перед войной на поле построили фабрику, ямы засыпали, лес вырубили. Вскоре ничего не напоминало нам места детства. Мы же спешили в жизнь и не жалели о них.

Много лет спустя я попал однажды на выставку картин современных русских художников. И в тихом, немноголюдном зале увидел полотно, которое заставило меня вздрогнуть и остановиться. Что-то невероятно близкое и знакомое было в картине. Так неожиданно встречаешь на улице человека — и тебе уже нет покоя. Смотришь назад, роешься в памяти и с трудом удерживаешь себя, чтобы не побежать следом, не спросить имя…

Я долго не мог отойти от картины. Пытался разобраться, почему так взволновал нехитрый пейзаж никому не известного художника. И вдруг на меня словно пахнуло ароматом полыни, жарким летом далекого детства: передо мной была наша окраина — с футбольным неказистым полем, с желто-зелеными канавами на опушке реденькой рощи. Я узнавал обросший мхом валун на развилке дорожек и старую развесистую черемуху над покосившейся скамейкой.

К этому времени я уже порядком постранствовал по земле: видел заморские города и страны, океаны и горы, тропические джунгли и северные сияния. Но то, что оживало передо мной на полотне, было самым дорогим и красивым, родным до боли. Я уходил и снова возвращался к картине.

Вот так получилось и с романом «Как закалялась сталь». Его действительно читали все. Смотрели фильмы и спектакли. Слушали передачи по радио. Книга казалась старшеклассникам простой и ясной: «Роман что надо! Сила… Только о чем тут спорить?» Письма же Анатолия Осипова помогли взглянуть на знакомые страницы новыми глазами. Пусть вначале всего «чуть-чуть». Но и это «чуть-чуть» будоражило, тормошило, беспокоило, возбуждало споры, вело на поиски.

Пожалуй, никогда до этого на уроках так откровенно не раскрывался внутренний мир старшеклассников. Юность говорила с юностью.

«Привет вам, мои молодые товарищи! Борьба продолжается. Каждый из нас на посту и делает свое дело. Разве это не счастье — дожить до такого времени, когда некогда дыхнуть, когда каждая минута дорога. Нужно только понять и почувствовать всю героичность того, что мы с вами делаем. Тогда никакие трудности не смутят нас», — писал в своем очередном письме Анатолий.

— Да! Только так надо жить. Чтобы дыхнуть некогда! — горячилась Лена Желудова. Она не была на первых уроках — болела. И теперь наверстывала упущенное в споре. Наверстывала со всей искренностью своего неуемного характера. — Мы же без жалости, без смысла убиваем время. Даже слова нашли какие-то дурацкие: заколоть урок, поболтаться часок. Словно у каждого несколько жизней: одну можно на черновик писать, как сочинение, другую набело. А жизнь дается один раз — это не только фраза для заучивания наизусть. Она и впрямь дается один раз. Вот о чем стоит подумать.

— Интересно получается, — задумчиво произнесла Таня Рыжова. — Первый раз я роман прочитала еще в пятом классе. Теперь вот перечитала. И словно другая книга. Что мне прежде нравилось? Как Павел с Тоней дружил. Как Жухрая освобождал. Теперь внимание на другое обращаешь. Павка рано узнал несправедливость. На себе испытал. И возненавидел зло, насилие, подлость. Тут вот говорили: он, не раздумывая, бросился выручать Жухрая… Но в Павкином характере уже было стремление идти навстречу опасностям. В этом суть! Возьмите Толю Осипова… Разве мог бы он справиться с болезнью, писать книгу, если бы рос слюнтяем и хлюпиком. Знал, почем фунт лиха, когда умерла мать, один поднимал сестренок… Характер с детства воспитывается.

— А гражданская война? Узкоколейка… Сам Жухрай говорил: «Вот где сталь закаляется!» — стоял на своем Вадим Серебряков.

— Но слабые душой убегали со строительства, — гневно бросила Лена Желудова. — И нечего ждать исключительных обстоятельств. Будь самим собой — настоящим…

На каждом уроке с нами рядом был Анатолий Осипов. Его судьба, его будущая книга входили в судьбы выпускников, а он жил их интересами, раздумьями, спорами. Заочные встречи с Анатолием духовно обогащали комсомольцев. Давали крепкую зарядку, когда в классе мы читали энергичные, бодрые, а порой и колючие строки. Он становился для нас верным товарищем, с которым всем можно поделиться. Мы полюбили Толю за упрямый характер и неиссякаемую жизнерадостность, за прямоту, за хорошую шутку. Знали, что в квартире Осипова часто бывают мальчишки из пермских школ. Особенно коллекционеры марок: ведь из многих стран мира идут письма Анатолию. Мальчишки помогают разбирать почту, тянутся к маркам, а Толя радуется находкам — в его книгу о корчагинцах будет вписана не одна глава.

Написанные страницы Толя выносил на суд выпускников. Книга «Корчагинцы пяти континентов» создавалась на наших глазах.

В строй героев-корчагинцев вводил комсомольцев 344-й школы пермский коммунист Анатолий Осипов.