Александр Подобед - Подвиг, 1983 № 23 [альманах]

Когда было очень трудно, на помощь приходили друзья. Хорошие советские люди. И одним из них был Павка Корчагин. В своей буденовке и с маузером на поясе он кричал мне: „Держись, братишка! Нам ведь тоже нелегко приходилось. Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной!“

Друзья помогли мне и в самом главном — в работе над моей книгой „Корчагинцы пяти континентов“.

Несколько лет собирал (и собираю сейчас) фактический материал буквально со всего света. О людях, которым Павка Корчагин помогал в беде, по-братски уделяя им частицу своего мужества.

Поиски ширились с каждым днем. Откликнулись друзья Павла Корчагина и за рубежом. Из Варшавы прислали бандероль с газетными и журнальными вырезками. Из Лейпцига пакет фотодокументов. Из Будапешта — фотомонтаж спектакля „Павел Корчагин“, поставленного народным театром. Из Ханоя — толстая рукопись. Все это нужно было прочесть, со всем ознакомиться. Переводы с польского, чешского, болгарского, немецкого и испанского делал сам. Документы на китайском, корейском и вьетнамском языках перевели студенты Ленинградского университета и Института восточных языков в Москве. Рядом с нашими советскими корчагинцами плечом к плечу встали Павкины братья со всей планеты.

Написано уже много. Спешу кончить книгу к годовщине Ленинского комсомола.

Теперь Вам понятно, почему меня так заинтересовала радиопередача по Вашему материалу?

Что я хочу от Вас?

Во-первых, разрешите использовать Ваш очерк в моей книге.

Во-вторых, очень бы просил Вас рассказать подробнее о своих учениках. О выпускниках. О девушках и юношах, вступающих в большую жизнь. Ведь мои поиски и находки — для них, для молодого поколения, которому передается эстафета борьбы за светлое будущее человечества. Пусть внимательней посмотрят вокруг: я уверен, что они увидят много замечательных людей — корчагинцев нашего времени. Я буду очень благодарен ребятам, если они помогут мне в моих поисках. Буду рад их письмам, рассказам о себе и товарищах, стихам, фотографиям, газетным вырезкам. Верну в сохранности.

Желаю Вам и вашим десятиклассникам удач и побед. Очень жду Ваших писем!

С дружеским приветом Анатолий Осипов».

Когда я прочитал письмо, в классе воцарилась напряженная тишина. Всего несколько секунд, но они мне показались невероятно долгими. С надеждой и нетерпением я вглядывался в лица старшеклассников.

Поправляет свои всегда поломанные очки комсорг класса Никита Морозов. Не было урока, чтобы он не поднял руку и, слегка картавя, не сказал: «А вот мое мнение, ребята…» — «Ну что же ты сейчас молчишь, Никита?» — мысленно спрашиваю я его. Вадим Серебряков по привычке рисует кораблики в тетради. По этим корабликам я его тетради без подписи узнаю, по борту точечки-иллюминаторы, а над трубой — дым. Вид у него отсутствующий и несколько высокомерный: «А какое мне дело до всех до вас?..» Неужели его совсем не задело письмо из Перми?

У Нины Смирновой тоже открыта тетрадь. Но у нее наверняка не кораблики — какая-нибудь физическая формула. Или задача, на которой споткнулся весь класс. Физика для нее — «жизнь», как выразилась однажды сама Нина. О чем думает она сейчас? Жаль, больна Лена Желудова — она не стала бы отмалчиваться: сколько раз с ее запальчивых, взволнованных высказываний разгорались споры на уроках литературы.

Я с тревогой взглянул на часы: время-то идет. А там звонок. И уйдут на математику, на химию те, к кому обращал свое письмо Анатолий Осипов. Неужели все насмарку, все напрасно? В чем же мой просчет, моя ошибка?

Внезапно в тишине прозвучал неторопливый голос Вадима Серебрякова: «Не о чем писать-то — вот в чем загвоздка. Где они — ваши корчагинцы? Я лично не встречал. Были комсомольцы двадцатых годов. Были строители Комсомольска-на-Амуре. Молодогвардейцы были. А сейчас? Чего одни наши комсомольские собрания стоят… Скучища! В билете штампик „Уплачено“ — и считают, что ты комсомолец. Вот мы читаем: „Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении“. А нас опекают как маленьких. Какой уж тут огонь!»

Вадим досадливо мотнул головой и пустил во всю страницу завиток пароходного дыма.

Такой отклик на письмо Осипова ошеломил меня. Пожалуй, впервые за долгие годы учительства я растерялся. Растерялся не от слов Вадима, а от молчания класса.

И тогда, совершенно неожиданно для меня, для всех десятиклассников, заговорила Таня Рыжова. «Тихоня, слова не вытащишь», — жаловались на нее педагоги. «Из племени воздержавшихся», — называл Таню Никита Морозов. А тут… Ребята разом повернулись к Рыжовой, словно впервые увидели девушку.

— Стыдно, Вадим! Разнылся… Ничего дальше собственного носа не видишь. Комсомольские собрания скучны… Так это от нас зависит. Я считаю, что надо Осипову ответить. Сегодня же. И мы поможем ему. Поможем найти корчагинцев. Да разве сам Толя Осипов не корчагинец?

— Постой, Татьяна! Не передергивай! Я про Осипова ничего не говорил. Человек — что надо! Но пойми — это же нетипичный случай. Не спорю, исключительные обстоятельства формируют исключительный характер. Это редко… А я про остальных. Про нас… О массовом, типичном…

— Массовый, типичный — нетипичиый! — гневно взорвалась вдруг Нина Смирнова, захлопнув свою тетрадь. — Научились красивым фразам. А за ними пусто. Лучше открой глаза да оглянись вокруг. Кто целину поднял? Кто плотины на Ангаре и Енисее строил? Кто в космос прорвался?

— Мы грамотные, газеты читаем, — поспешил на выручку Вадима его Друг Володя Лоповок. Но Лоповка прервала Лиза Борисова, заядлая спортсменка, с чьим мнением юноши в классе считались:

— Погоди, Володька, не до шуток… Татьяна умно сказала: сегодня же надо Осипову ответить. Человек к нам с открытым сердцем, а мы хнычем: «Где корчагинцы?» Для чего за примерами ходить далеко? Вот рядом с тобой, Вадим, Алла Захарова сидит. Сколько она помогла! Как сама занимается… Мечтает о медицинском и обязательно поступит. Ей я, не задумываясь, свою жизнь доверю.

Вадим неуклюже выбирался из-за парты:

— Все-то вы путаете. Она для себя занимается. А речь-то о большом идет. О подвиге. О героизме. Хорошо учиться — это еще не подвиг.

Ему возразили немедленно и дружно:

— Прежде чем совершить подвиг, нужно быть честным во всем. Честно жить. Честно делать порученное тебе дело.

— Время для подвига придет само. Вспомни Ульяну Громову, Кошевого.

— Сравнил… Тогда была война. Великая Отечественная…

— Есть подвиг — жизнь и подвиг — мгновение. Что выше? Молодогвардейцы не думали о подвиге, они просто не могли жить иначе. Они не могли не бороться… А все способны сейчас на такое?

— Точно, Люся! Некоторые продали совесть за транзистор, за модерновые тряпки!