Александр Подобед - Подвиг, 1983 № 23 [альманах]

— Борис, не слышу доклада.

В синем полумраке с противогазной маской возился Костоглод. Лицо его было покрыто капельками пота.

— Что там?

— Товарищ сержант… маска… великовата…

Рега съязвил:

— Похудел, значит.

— Что ж вы раньше не заявили? — с ноткой угрозы спросил Свиданин.

— Тогда… было нормально, товарищ сержант.

Маска великовата… Свиданин понимал, чем это угрожало. Он не поверил докладу и сам протиснулся к заряжающему, ощупал его маску. Костоглод не обманывал. Но почему маска вдруг стала велика?

— Меряй мою.

— Не буду.

— Меряй!

— А вы… как же?

— Приказываю.

Скользкими от пота руками Костоглод тяжело натянул маску. Маска давила, зато вода не попадет. Свиданин облегченно вздохнул. Рега уже поторапливал:

— Товарищ командир, хватит возиться.

— Михаил, помолчи, — одернул его Ханс.

Он знал: сержант делает то, что нужно. Здесь, конечно, медлить нельзя, но спешить тем более. Нехватку кислорода Ханс еще не ощущал.

Командир и заряжающий обменялись противогазами. Невольно Свиданин взглянул на бирку и прочел фамилию владельца: «Ефрейтор Корзун». Все стало ясно. В спешке Костоглод схватил из пирамиды чужой противогаз, а он, Свиданин, не сумел проверить. «Далеко мне до Саага и Реги», — только и подумал с грустью.

А Рега тем временем поставил рычаг кулисы в нейтральное положение, рычаги управления в исходное, рычаги ручной подачи топлива на нулевую отметку, выключатель батарей оставил включенным.

— Порядок, — доложил он и перебрался в боевое отделение.

Увидев поникшего и опечаленного заряжающего, участливо спросил:

— Ты что тут, земляк, накуролесил?

— Ничего особенного, — за солдата отозвался Свиданин, доставая индивидуальный перевязочный пакет. — Ты, Миша, бинтиком затяни мне маску потуже.

Михаил недобро взглянул на своего земляка-заряжающего.

— Эх ты, схватил какой попало.

— Так точно, — убитым голосом ответил Костоглод.

— За такие штуки надо по шее.

— Прекрати, Михаил! — жестко сказал Свиданин. — Потом разберемся. А сейчас бинтуй, — и ткнул ему в руку пакет.

За полгода своей службы в полку Борис Костоглод, оказывается, всему еще не научился. Так в эти минуты думал он и был недалек от истины. Он помнил, как в дождливый октябрьский вечер на тесном перроне родной станции его провожал отец, инженер мартеновского цеха. Отец говорил: «Ты ж, Борька, не оплошай. Раз идешь в танкисты, помни, чья сталь тебя носит. Не ленись в учебе. Я-то знаю, какие они теперь, танки…»

В письмах отец ни словом не напомнил, какую и для чего он варит сталь, но всегда интересовался товарищами по экипажу, кто они и откуда. И Борис не жалел эпитетов для Михаила Реги, земляка. Рега, по мнению Бориса Костоглода, все знал и все умел, добросовестно учил заряжающего искусству вождения боевой машины. Правда, иногда Рега делал Борису обидные замечания: «Ну и дохлый ты. Сразу видно, что единственный в семье ребенок». Он делал намек на то, что Борис трудно привыкал к наваристому солдатскому борщу, к мясной перловой каше, к жидкому картофельному пюре с томатной подливой. Более или менее сносными были для него компот, чай с тремя кусочками сахара и белый хлеб — когда кусок, а когда и два, если дежурит на раздаче. Мать почти каждую неделю слала Борису посылки, да еще деньгами баловала — ее сын любил вечерами посидеть в солдатской чайной за бутылкой лимонада. И все равно Костоглод был худ — кожа да кости.

Насмешки товарищей, особенно Михаила Реги, заставили его написать матери ультимативное письмо, чтобы она больше посылок не присылала и его не позорила, а за деньгами он не стал являться. Мать была в отчаянии. Зато отец вскоре прислал Борису телеграмму. В ней было одно-единственное слово: «Правильно». Оставшись при солдатских харчах, Борис Костоглод, к удивлению Михаила Реги, начал быстро набирать вес. «Танкист без веса что дерево без корня — первый же ветер повалит», — изрекал Рега, рассматривая в бане фигуру молодого заряжающего.

Полгода спустя Борис ел жирный солдатский борщ, по примеру Михаила Реги вылавливая куски вареного сала и складывая их на хлеб, чтобы потом, присоленные, съесть перед компотом. И тем не менее Борису до смерти хотелось пирожного. Но он воспитывал характер: от вкусного категорически отказывался. И только во сне ел сдобные булочки, мороженое и пил ананасный сок. Рега едко подшучивал над заряжающим, но в обиду никому не давал. В полку задолго до прихода Коренюгина, наверное еще с войны, действовал неписаный закон: члены одного экипажа роднее родных братьев. Поэтому над Борисом подшучивали только в экипаже. И это позволял себе главным образом один Михаил Рега.

Ханс любил Бориса за настойчивость в воспитании характера: был мамин сынок — стал воином. И еще любил он его за то, что тот прочитал массу книг и умел рассказывать о путешествиях. Ханс мечтал после увольнения в запас поступить в Одесское мореходное училище и моряком торгового флота объехать весь мир. О своей мечте он рассказал Борису, и Борис специально для Ханса в полковой библиотеке брал книги. Книги они читали вместе. Хотя Борис был, пожалуй, с детства неравнодушен к химии. По химии, физике и математике он всегда получал отличные оценки и поступал в МГУ на химический факультет, но не прошел. Мечта отодвинулась на два года. Школьные товарищи советовали поехать в Якутск — там, говорят, всех принимают без конкурса. Но Борис сказал: так нечестно. Поэтому поступал сразу в МГУ. Преимущество оказалось за медалистами и за теми, кто отслужил в армии. После неудачи с поступлением Борис дал себе слово отслужить, как положено. И он служил, стараясь подражать Свиданину, Реге, Саагу. У них все получалось. А еще, даже во сне, он видел майора Коренюгина. Борис, конечно, понимал, что майор Коренюгин для него недосягаем. В глазах рядового Костоглода это был человек, за которым никто не замечал слабых сторон. В голосе железо, а в глазах такое внимание, что хочется все делать быстро и добротно.

Борис помнит, как перед Новым годом в полку проводились состязания заряжающих. Машины загоняли в глубокий снег, и нужно было от грузовика до танка переносить на себе боеприпасы. Сначала выявляли лучшего заряжающего взвода, затем роты и батальона. Борис Костоглод даже во взводе не оказался лучшим.

Командиры подразделений ревниво наблюдали за питомцами и соперниками, но в действия заряжающих не вмешивались. Только время от времени щелкали секундомерами, записывали результаты, хотя и доверяли судьям — командирам рот соседнего полка.

В качестве главных арбитров здесь присутствовали майор Коренюгин, замполит и начальник штаба.