Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Все имущество Алик отнес в одну из комнат общежития офицеров и там положил на постель. Пока он в спешке разбирал отдельные предметы, в комнату вошел один из офицеров-резервистов, с которым он провел неделю.

— Поехали?

— Нет, я с вами не еду. Вернусь уже с Муки.

— С ума сошел? Муки небось останется здесь до двенадцати ночи. Идем, автобус ждет. Поехали!

— Отстань, я устал, — твердил Алик свое, — сейчас залягу в постель с газетой, передохнуть охота. И когда Муки поедет, поеду с ним. Мне не к спеху.

Офицер странно посмотрел на Алика:

— Да брось, поспишь в автобусе! Все там поспим.

Груда снаряжения лежала на постели, прямо перед офицером. Алик распространялся в описаниях своей усталости. «Оставь, — говорил он, зевая. — Я тут же засну. Сию минуту лягу на эту кровать и вырублюсь».

Офицер наконец отстал. Он коротко бросил: «Ладно, каждый по-своему с ума сходит…» — вышел из комнаты и направился к товарищам, ожидавшим в автобусе отъезда домой.

После ухода офицера Алик проследил из-за неплотно притворенной двери, как автобус выехал с территории лагеря. Заметил, что за оградой идут учения на машинах. Как только автобус скрылся, он бегом бросился из комнаты и присоединился к бойцам.

Йони объяснил вкратце, где его место в отряде — он будет с ним вместе в командном звене, — и познакомил еще с двумя людьми звена, Давидом и Тамиром, уже сидевшими вместе с другими бойцами в джипе. Алик их раньше не знал. «Из какого ты отряда?» — спросил он врача Давида, которого из-за моложавого вида принял за рядового солдата. Выяснив, кто он, Алик обратился к Тамиру: «А ты?» «Я офицер связи», — ответил Тамир. Поскольку у Алика не было никакого понятия об их боевом опыте, он указал им кратко: «Сейчас разговаривать некогда. Хочу дать вам только одно указание: всякий раз, когда я поворачиваю голову, я хочу видеть вас рядом с собой. Это все».

Как выяснилось, Алик был единственным резервистом в Части, принявшим участие в операции. Другим это не удалось. За день было получено немало звонков от резервистов, до которых дошли слухи о том, что что-то готовится. Один-два даже явились в Часть лично, чтобы присоединиться к акции. Всем отказали.

Учения продолжались все послеобеденное время. Вторжение проигрывалось раз за разом. Отдельные отрезки времени — время выгрузки из самолета, время пути к старому терминалу, время прорыва в здание, включая выход из машин — тщательно измерялись. «С момента остановки машин не задерживаться ни секунды. Как можно быстрее достичь входов, — снова и снова подчеркивал Йони бойцам, возвращаясь к тому, о чем говорил во время инструктажа. — Каждый в критический момент должен вести себя так, будто он один». В «мерседесе» прорабатывались разные, по мере надобности, варианты применения оружия — «Калашникова» или пистолета, с левого крыла или с правого, при том что Йони — он был и командиром «мерседеса» — отдавал команды. Прорабатывался быстрый выход из «мерседеса», как и вход в него в случае необходимости. В машине Йони сидел возле водителя — им был Амицур. На среднем сиденье сидели: справа Гиора (за Йони), Муки, еще один боец. На заднем теснились четверо бойцов.

Около четырех часов Йони снова поехал в Кирию на решающую встречу. Его вызвал министр обороны Шимон Перес для беседы наедине. (По воспоминаниям Израиля, который подвозил Йони, встреча произошла именно в это время. Перес время точно не помнит, но склоняется к тому, что встреча состоялась до обеда.) Перес считал, что операция необходима, но очень опасался катастрофического исхода. В особенности его угнетала цена, которую, возможно, придется заплатить кровью, даже если нашим войскам удастся вернуться домой. Поэтому он вызвал к себе Йони, чтобы от него услышать, как он расценивает шансы на успех операции, а может, также и чтобы лишний раз получить впечатление от самого Йони.

Йони, безусловно, понимал все значение предстоящей встречи. Если Перес почувствует, что он не совсем уверен или, напротив, слишком в себе уверен, недостаточно уравновешен, он не станет связываться с этим делом; и это будет конец операции.

Израиль и на этот раз вез Йони в Кирию и по дороге вступил с ним в разговор. За столько лет, проведенных рядом в поездках, Израиль привык почти свободно говорить с Йони. Он спросил, каковы, по его мнению, шансы, что операцию утвердят. Йони ответил, что, несмотря на кучу трудностей, он думает, что ему «удастся это дело провести».

Израиль вдруг почувствовал, что операция приобретает реальные черты, что она действительно может состояться, и в нем пробудились тяжкие сомнения. Он видел, как стремится Йони продвинуть это дело, но при этом размышлял, а разделяют ли эту позицию другие? Он не мог не обратить внимания на то, что почти никто «извне» не посетил Части, чтобы составить впечатление о том, как идет там подготовка.

— Йони, — начал он очень серьезно, — ты уверен, что прав в своем отношении к этой операции?

— Израиль, — ответил ему Йони, — я так же уверен в своей правоте, как в том, что вижу сейчас свет у себя перед глазами.

Израиль продолжал нажимать на него:

— Ну, а что им мешает утвердить операцию?

— Послушай, ведь я их понимаю. Они же должны принять на себя ответственность, и, разумеется, им трудно согласиться.

— Почему их не видно в Части? Почему до сих пор их не видели в Части?

— Я их понимаю, — заключил Йони, ничего более не объясняя, и Израиль почувствовал, что Йони их как бы оправдывает.

— Что значит, ты их понимаешь? Что ты понимаешь? — настаивал Израиль. — Парни в Части работают почти двадцать четыре часа в сутки. Кроме тебя и Муки — вы-то суетитесь все время, — там никого не видно!

Никакого другого ответа Израиль не получил и в этот момент почувствовал, что Йони как командир одинок в борьбе за операцию.

Когда они прибыли в Кирию, часовой на воротах не позволил им проехать. «Он требовал какого-то пропуска», — рассказывает Израиль. Йони был очень напряжен. Он вышел из машины, отодвинул часового в сторону, открыл ворота, сказал мне: «Езжай», и машина проехала. Йони оставил меня там, чтобы я сам договорился с часовыми и с их начальством на воротах, и побежал к зданию. Только потом, часа через три после возвращения в Часть, он вдруг вспомнил об этом и спросил, задержали ли меня.

Йони пришлось подождать несколько минут, пока его вызвали в кабинет Переса. Пока он ждал в прихожей, его увидела Рахель Рабинович, секретарша начальника Генштаба, кабинет которого был поблизости, на том же этаже. Она удивилась, встретив там Йони, в одиночестве ожидающего встречи с министром обороны, и еще больше удивилась тому, что приглашение Йони последовало не через канцелярию начальника Генштаба. «Я кого-то спросила, не знает ли он, какова цель встречи, — рассказывает Рахель, — и мне сказали, что Шимон Перес позвал его, чтобы посмотреть в глаза и спросить со всей прямотой: „Йони, выполнимо ли это дело?“ Цель встречи была одна: чтобы Йони сказал, что это выполнимо… Йони стоял с картами в руках, очень занятый и озабоченный… Ему было некогда, он сказал, что очень спешит и что дали бы ему уже войти».