Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Около десяти вечера начальник Генштаба вернулся из Шарма в центр страны. Начальник Генштаба с Екутиэлем Адамом, Даном Шомроном и другими старшими офицерами сначала собрались в кабинете Йони, где он им кратко изложил свой план, который они в основном уже знали, и где обсудили отдельные связанные с операцией пункты. Гур заострил внимание на контрольной башне, и Йони объяснил, что он собирается нейтрализовать ее на первой стадии операции с помощью сил отвлечения на джипах и вооруженного ручным пулеметом бойца, а на второй — с помощью солдат на бронетранспортерах. После короткого совещания все поехали на место, где должно было состояться ученье-модель.

Во время ученья самолеты ехали по взлетно-посадочной полосе, будто только что приземлились. Из первого самолета сначала вышли бойцы отряда парашютистов, чтобы установить на полосе фонари. Они послужат для обозначения взлетно-посадочной полосы в Энтеббе, если она не будет освещена или свет на ней погаснет после того, как приземлится первый самолет. (Инициатива использования ручных фонарей во время Операции принадлежит полковнику Матану Вильнаи. Незадолго до того он прорабатывал с эскадрильей «геркулесов» посадку в полевых условиях; во время совместных учений выработалась система использования ручных фонарей для обозначения посадочной полосы. Матан считал, что эти фонари послужат очень важным средством обеспечения безопасности в Энтеббе на случай, если освещение будет там выключено. Под конец его предложение было принято.) Когда первый самолет остановился, спустили трап для «мерседеса» и двух джипов части. Амицур, водитель «мерседеса», поворачивает ключ, чтобы завести машину, — и ничего не происходит: мотор не заводится, и учение чуть не провалилось, не успев начаться. Амицур попросил, чтобы ехавший за ним джип ударил его машину, чтобы встряхнуть стартер, и действительна, удар помог, «мерседес» завелся. Машины спустились с самолета и поехали к «старому терминалу».

При повороте налево, ведущему к нему, столкнулись с двумя «часовыми», которых поставил Йони. «Часовые» заподозрили неладное в приближающейся машине, скомандовали «стоп», в ответ Йони «выстрелил» из пистолета с глушителем. «Поставили бочки и прочие объекты рядом с двумя бойцами, изображавшими часовых, на самой полосе и „столкнулись“ с ними, — рассказывает Муки. — То есть они нас „остановили“. Мы остановились, Йони „выстрелил“ в одного из них из пистолета с глушителем… и двинулись дальше к „терминалу“. Отряд остановился перед ним». Бойцы выскочили из машин, причем Муки вел «атаку», а Йони бежал рядом. Они ворвались в проходы, расположенные между брезентовыми полотнищами, и стали стрелять во внутрь «комнат» холостыми патронами. Йони руководил действиями, включавшими также и его бронемашины, которые появились сразу же после этого, а позже — «эвакуацией» заложников и бойцов части. Это продолжалось недолго. Начальник Генштаба находился рядом: в пути от самолета к «терминалу» он был в машине, во время «атаки» и «вторжения» — лично наблюдал за бойцами.

Бени Пеледу, командующему авиацией, бег солдат в темноте в разные стороны показался сплошным балаганом. Но начальник Генштаба, будучи пехотинцем, понимал, что происходит, и был доволен. Хаги Регев, адъютант начальника Генштаба, также сопровождал атакующие силы Части. Йони и Хаги знали друг друга с войны Судного дня, когда отряд под командованием Йони присоединился в момент вторжения к седьмой танковой бригаде, где служил Хаги. С тех пор они поддерживали контакты и иногда встречались. «Во время ученья я чувствовал, что он хочет мне что-то сказать, — рассказывает Хаги. — Он был усталый, может, слегка больной, во всяком случае, очень усталый. И он, по сути, сказал, но какими-то другими словами: „Передай своему боссу, что все в порядке, мы готовы“… Мне кажется, течение его мысли было такое: ученье-модель, возможно, прошло не совсем удачно и в результате не прибавило уверенности руководителям, которые должны принять решение… И он хотел не сам, а через меня донести эту мысль, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения, что хоть что-то не в порядке. А смысл вложил такой: „Все в порядке. Скажи, чтобы не беспокоились. Они не знают точно, что мы делаем, но мы знаем. Все в порядке“. Но опять же — я запомнил его таким усталым — физически усталым, не душевно, мне, во всяком случае, так показалось».

У начальника Генштаба было только несколько замечаний к Йони после ученья-модели. Он был недоволен тем, что джипы перегружены людьми, и боялся, что это помешает им действовать. «Словно груда людей двигалась, а не машина», — вспоминал Янош это зрелище. Начальник Генштаба просил уменьшить число людей в каждом джипе. Йони сказал, что, по его мнению, все в порядке, что они уже не раз так действовали и проблем не возникало, но начальник Генштаба стоял на своем, и наконец решили, что с каждой машины снимут по человеку.

Бойцы Части услышали, что начальник Генштаба хочет сократить число людей в джипах. «Это был напряженный момент, — рассказывает Алик. — В подобных случаях все начинают глядеть по сторонам, искать, кого бы снять. Я почувствовал себя „аутсайдером“, поскольку был резервистом, не состоял на регулярной службе в Части; естественно я опустил глаза, стал топтаться на месте. Но потом подумал: нет, раз Йони меня позвал, то ясно: сейчас меня никто не снимет… так и сказал себе: „Сейчас меня никто не может снять“».

Йони и начальник Генштаба обсуждали операцию в основном в полевой палатке, сооруженной прошлой ночью и служившей днем столовой для находившихся на месте пехотно-десантных войск. Начальник Генштаба собрал старших командиров в палатку, чтобы выслушать, каковы, по их мнению, шансы на успех операции. Около часа сидели на деревянных лавках вокруг раскладных столов, на которых — об этом своевременно позаботился Рами Дотан — лежали ломти арбуза. Командиры операции во главе с Даном Шомроном высказали положительное мнение. «Вторжение, — так они сказали, — пройдет, по всей вероятности, успешно». Шомрон подчеркнул, что все зависит от первого самолета. Если первому самолету удастся приземлиться, операция удастся.

Теперь решение было за Гуром. Рекомендовать ли проведение операции гражданским властям или нет? На него произвели хорошее впечатление как главные силы, так и вспомогательные, и сейчас ему осталось только принять окончательное решение. Он — главный военный авторитет, и без его утверждения и однозначной рекомендации войска на операцию не пошлют. В этот момент Гур, безусловно, чувствовал весь груз лежащей на нем ответственности. Прежде всего перед подчиненными, перед бойцами, которые по его приказу устремятся к цели, расположенной за тысячи километров, о которой несравненно больше неизвестно, чем известно. Поражение в такой операции может быть сокрушительнее любого другого военного поражения, когда-либо испытанного страной. И вопрос не только в том, сколько заложников или бойцов будут убиты во время операции. Всем в голову приходили два тяжелых сценария. Один — что во время операции всех заложников перебьют до того, как спасатели смогут до них добраться, и второй — о котором никто не говорил вслух, но который у всех мелькал в воображении, — что во время вторжения что-то случится, и в результате отряд, отобранный из лучших бойцов и офицеров армии, вообще не сможет выбраться из Африки по воздуху; в лучшем случае, он должен будет пробивать себе путь, отбиваясь от угандийской армии, до границ Кении, в худшем — попадет в плен, а то и будет уничтожен. И это станет не только военной трагедией, но и повлечет за собой до сих пор невиданную для Израиля политическую катастрофу. И главная военная ответственность за это ляжет на плечи начальника Генштаба, который рекомендовал такую безумную операцию.