Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

«На этот раз присутствует не вся Часть, а только мы втроем, — сказал Йони двум стоявшим перед ним потным солдатам. — Но это не уменьшает значения акта. Наоборот. Изо всех проведенных мною смотров с получением значков этот самый волнующий. Потому что эта частная церемония породила между нами особую связь — между мною, командиром части, и каждым из вас двоих». Он вынул из кармана маленькие крылышки, символ Части, и протянул им, пожимая руки. В темноте ночи бойцы не могли разглядеть крылышки, только ощутили их пальцами.

Интимность ситуации очаровала Йони. Душевная связь с простым солдатом была для него важнее всего. Но по мере того, как шли годы и он повышался в должности, связь эту все труднее было поддерживать, особенно с тех пор, как он стал командиром Части. Создавать же видимость связи между людьми, этакую «связь с массами», внешнее и поверхностное компанейство, Йони был просто не способен. Любое притворство, любая фальшь в человеческих отношениях — хотя бы и улыбка, «сердечная», ничего не значащая, — были решительно чужды его натуре. Улыбался он самопроизвольно — широко, приветливо.

Выдавая значок Пинхасу, Йони получил возможность установить контакт, пусть и кратковременный, со своими бойцами. Он предложил им вернуться с ним в Часть в его машине вместо грузовика, приехавшего забрать их. По пути, пока солдаты не задремали, Йони интересовался их прошлым, спрашивал об их теперешней жизни. Так, он узнал, что родители Пинхаса приехали в страну из Туниса, что Пинхас — один из семи братьев и что среднюю школу перед мобилизацией он кончал, живя в интернате.

Едва ли Пинхас успел до операции взглянуть на крылышки больше двух раз. Их место было не на груди у него, а в ящике стола.

Сейчас, посреди субботней ночи, когда оставалось всего несколько часов до выхода отряда из лагеря, Пинхас испугался, что Йони и его вычеркнет из списка. Он знал, что по «возрасту» бойцов — он на очереди, и с беспокойством спросил одного из офицеров: «Какие у меня шансы участвовать?»

— Тебя никогда не вычеркнут, — твердо ответил офицер.

Пинхас удовольствовался этим ответом и вернулся к себе в комнату, чтобы подготовиться к утренней проверке снаряжения. Он был уверен, что акция Части пройдет успешно, что свою работу бойца с ручным пулеметом во втором звене Ифтаха он выполнит хорошо. «И еще мне было ясно, — говорит Пинхас, — что если повредят самолеты, то нам оттуда не выбраться. Не будет никакого пути назад. Может, это не говорилось прямо, но здравый смысл подсказал мне, что именно так оно и будет».

Посреди ночи Пинхас пошел спать. Оставшиеся до побудки два часа он проспал, испытав перед тем облегчение оттого, что его не исключат из группы, которая приземлится в такой точке на экваторе, откуда может и не быть обратного пути.

Амир был из тех, кто не пошел спать. Знал, что все равно не уснет — и от волнения, и от страха. Страх проистекал не от недостатка уверенности в командирах. Это был тот физический страх, который испытывает почти каждый солдат, идущий в бой. Только вчера ночью ему позвонила секретарша и сообщила, что «едем очень далеко», и вот сейчас эта «поездка» уже неотвратима. «Или это будет самая успешная из операций ЦАХАЛа, или самый большой провал», — сказал он товарищу по комнате. Оставшиеся до утренней проверки снаряжения часы Амир трудился над оперативной папкой, раз за разом возвращался к схемам и снимкам, чтобы, не дай Бог, не перепутать входы и не попасть вместо зала с заложниками в другое помещение. Хотя по плану он должен вбежать вторым в центральный вход после своего командира Амнона, а тот, конечно, знает, куда бежать, но нельзя полагаться только на это. Надо быть готовым ко всему. Он осмотрел и большую карту Африки, с указанием пути возможной эвакуации из Энтеббе; путь этот шел по северному берегу озера Виктория к границе с Кенией.

Дани Даган также бегло взглянул на карту и на этот путь. Расстояние до Кении — двести километров, и в бронетранспортере, бак которого он позаботился наполнить до предела и загрузить туда еще несколько полных канистр, горючего хватит, чтобы добраться до границы и дальше. В тот момент его беспокоило другое. У «мерседеса» были стертые шины, в некоторых местах даже виднелась ткань. «Хотя „мерседес“ должен проехать только три — пять километров, но в нем будет девять — десять человек, и шины должны быть в порядке», — сказал Дани. Амицур позвонил другу, который связал его и Дани с хозяином гаража для «мерседесов». Ночью Дани поехал на склад в Яфо и взял оттуда пять новых шин. На ресторанной салфетке дал расписку хозяину гаража, что в течение недели заплатит ему за шины.

Но и после смены шин техническое состояние «мерседеса» продолжало беспокоить Дани, и он хотел заменить его другой машиной. Он доложил Йони, что, по его мнению, машина для акции негодна. «Ты уверен?» — спросил его Йони. Дани рассказал ему, что у его друга есть большая черная девятиместная машина «фиори». Йони загорелся этой идеей. «Великолепно — поезжай, привези ее», — сказал он. Дани среди ночи поехал к своему другу и, не говоря, для чего ему нужна машина, попросил разрешения день-два ею попользоваться. После звонка в Кирию и полученной гарантии того, что армия покроет любой материальный ущерб, Дани позвонил Йони и сообщил, что машину можно использовать. «Какова ее длина?» — спросил Йони. Узнав, что машина на шестьдесят сантиметров длиннее «мерседеса», Йони отказался от нее — в самолете не хватало места. Так что оставалось лишь надеяться, что стартер и все другие детали мотора «мерседеса» в ответственный момент не откажут.

Тамиру, родители которого в тот день вернулись из-за границы, Йони разрешил съездить домой и вернуться утром. Большинству других офицеров в возрасте Тамира, как и солдатам, приказано было не уезжать. Но молодые офицеры имели обыкновение частенько нарушать такого рода приказы, в особенности когда внутренний голос говорит тебе, что операция все равно не состоится. «В тот период мы с А. всякий раз по окончании учений ехали домой, — рассказывает один из офицеров. — И в этот раз тоже подумали: не поехать ли нам? И решили: поедем. Взяли D-200 и отправились. Доехали до ближайшего перекрестка, вдруг капот мотора встал у нас прямо перед носом. Мы переглянулись и подумали: может, все же не стоит ехать? Опустили капот, развернулись и поехали назад в лагерь».

«В пятницу трудились до поздней ночи, — рассказывает Ави. — Йони тоже работал допоздна — над тем, на что еще надо обратить внимание, что еще надо проверить, убедиться, что все в порядке». Кроме того, Йони с Ави были заняты и другим очень важным делом, которому Часть в тот период посвящала мало времени. В связи с этим делом у них была назначена на завтра, на субботу, встреча с неким лицом. Перенести встречу было нельзя. Не было другого выхода, как присутствовать на ней Ави, поэтому они заранее решили, что Ави не летит в Энтеббе. «Мы с Йони обсуждали вопросы, связанные с другим делом, но я чувствовал, что он уже там, в Энтеббе. Он сочувствовал мне, видя как я огорчен оттого, что обязательства перед другими лицами мешают мне принять участие в операции… Однако, исходя из того, что шанс получить разрешение на операцию и на этой стадии невелик и вряд ли на нее решатся, Йони сказал мне: „Ави, жаль, чтобы ты тратил на это время“».