Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Родителям нашим он также не рассказывал о том бое. Как-то сказал отцу: «Хороший командир проверяется не только победой в бою. Тот, кто готов жертвовать людьми, — почти обречен на победу. Однако истинно хороший командир побеждает с малыми потерями».

Эта картина — Йони в час боя — возникает снова и снова. Она не менялась в Энтеббе и наверняка примерно так же выглядела уже в первом его бою, когда Йони было двадцать лет, во время акции возмездия в Самоа.

«Как видно, есть люди, — писал тогда Йони, — которые под огнем теряют чувство реальности, не отдавая себе отчета в своих действиях в каждый данный момент. А некоторые, напротив, — не чувствуют никакой перемены. К таким, во всяком случае, принадлежу я. Та же степень концентрации, та же способность выносить суждения, то же чувство реальности и почти такое же напряжение, как обычно».

Так же выглядела картина — Йони в час боя и в ночной час, в горах Гуш-Эциона, в начале семидесятых годов. «Мы собирались атаковать дом, где окопались террористы, — рассказал боец Йони, служивший под его командованием в разведывательном отряде „Харув“ [63] 2. Боаз. . — Приходили туда четыре-пять ночей подряд, но разрешения атаковать не получили. В одну из ночей долго шли к дому, километров двадцать через горы… В последнюю ночь нас вдруг заметил сторож. Мы застыли на месте, а Йони понял, что надо действовать немедленно; он перепрыгнул один через каменную ограду, стал у входа и начал стрелять… Йони был недоволен тем, как прошла атака, хотя это был наш первый бой. Только двое из пяти террористов были убиты, остальные скрылись… Йони был молчалив в ту ночь, погружен в себя. Чувствовалось, что он недоволен, что дело было сделано не так, как надо. Много об этом не говорилось — и так все было ясно».

Боец еще рассказывал о Йони, а под конец заключил: «Он был не только командир, но также и воспитатель — настоящий воспитатель, как я считаю… Он был особенным даже в том, как наказывал. Достаточным наказанием мог быть тяжелый личный разговор».

Мысли мои подчинены каким-то своим законам, и, возможно, слово «воспитатель» перенесло их в тот период когда Йони был молодым командиром взвода парашютистов. «Мы сидели в окопе во время, какого-то учения по обороне, — рассказал служивший в этом взводе боец [64] 3. Высказывания солдат парашютных войск, служивших в отделении, которым Йони командовал в 890-м батальоне, взяты из беседы с ними, проведенной корреспондентом «Галей ЦАХАЛ» Дани Весли, редактором «Специальной передачи…». . — Один военный паек приходился на пятерых, и каждый раз только двое могли выйти поесть. Пришлось мне есть с Йони. Он был голоден, перед ним стояла банка мяса и банка гороха, он хотел есть, как обычный человек, но ведь он был командиром взвода. Командир сидит рядом со своим бойцом, и ему как-то неловко набрасываться на еду. Я видел его колебания, и, по-видимому, в данном случае победил голод. Он съел немного больше. Я заметил, что он слегка смущен — неудобно ему, что съел больше. А я как раз искал случая поймать, подцепить его. Я спросил: „А как же другие бойцы?“ Он поднял голову и ответил; „Если будешь командиром, так не поступай“. И вот что интересно, года через три-четыре, когда оба мы уже были командирами, он напомнил мне об этом случае. „Ты помнишь? — спросил он, — надеюсь, ты не съедаешь еду своих бойцов?“»

Бойцы этого взвода парашютистов, даже расставшись после окончания, ежегодно встречались. «Мы каждый раз встречались первого января на площади Дизенгофа, и, как правило, приходили все, — рассказывали об этом первые солдаты Йони. — Мы шли в ресторан или в клуб и сидели там до самого утра. Во время этих встреч Йони был как один из нас — говорил искренне, открыто, изливал все, что накопилось. Когда мы поняли, какие чувства он испытывает к нам, мы очень крепко к нему привязались».

«Люди, когда выпьют, веселеют и дурачатся. Из года в год мы рассказывали одни и те же истории, одни и те же случаи из прошлого… И видели, как Йони радуется встрече, может быть, оттого, что он был привязан к нам гораздо сильней, чем к другим. Не то что потом; с его повышением по службе связь с бойцами стала слабеть. И я думаю, что Йони был довольно замкнутым. Если не знал хорошо человека и не относился к нему сердечно — вряд ли способен был заговорить с ним на личные темы. А с нами не так, с нами говорил на любую тему и даже о самом себе

На последнюю встречу один из компании не пришел. Йони не понимал — как может человек пропустить такую встречу, как можно себе такое позволить… Мы ему сказали: „Оставь, у него траур в семье“. А он не мог поверить.

Каждый раз при расставании после нашей встречи видно было, как ему жалко уходить и как нет у него никакого желания возвращаться туда, откуда он пришел. Так хорошо ему было с друзьями… Он с нами пил, дурачился и всегда за полчаса, за час до ухода шел вздремнуть. Потом, взбодрившись, вставал, говорил: шалом, хевре, ноги в руки, и исчезал.

В последний раз — он плясал и дурачился всю ночь, на всю катушку. У нас была пятилитровая бутылка виски, и пока эта бутылка не кончилась, никто не вставал… Он — и только он — наливал, и наконец бутылка кончилась. Утром он должен был ехать, возвращаться. И — даже руки никому не пожал. Попрощался на расстоянии, сказал: шалом, — и ушел. Ему было жалко».

Мы продолжаем ехать на север Голанских высот. «Здесь, — показывает мой друг направо, — был район прорыва. Здесь мы вошли в сирийский анклав». Накануне прорыва отряд Йони присоединили к седьмой танковой бригаде. Тогда Йони в первый раз встретил Яноша, командира бригады.

«Это было в какой-то палатке ночью, за шесть-семь часов до прорыва, — рассказывает Янош. — Нас познакомил, кажется, Рафуль. На сборе дивизионных командиров Рафуль мне сказал: „Смотри, это Йони. Он твой подчиненный… Давай, бери его“. Я определил Йони в первый прорвавшийся батальон… Во время боев контакты между нами были совершенно случайными, беглыми и поспешными, деловыми и сухими. Приказ, задание, отчет. Но я уже и тогда, как говорится, был им „захвачен“. Радовался, что он пришел, что я могу с ним поговорить».

«Однажды его позвали на командный пункт. Изъяли посреди войны, — кажется, он полетел на вертолете, чтобы получить какое-то задание в другом месте. Я ему сказал: „Ты отказываешься от всего, возвращаешься к нам“. Он ответил: „Я к вам точно вернусь, ни на что другое не соглашусь. Все ерунда“. И он вернулся. Потом был взят вторично для дела, связанного с захватом Хермона. Мне было очень жаль, что его забирают. Сколько я тогда его знал? Десять дней? Может, меньше».

Знакомство Яноша с Йони продолжалось и после войны. Когда Йони кончил переподготовку в танкисты, он был взят в дивизию Яноша, которая стояла на Голанских высотах.