Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Как командир батальона, считал Янош, «он был с профессиональной и человеческой точки зрения одним из самых замечательных офицеров в дивизии — и по способности к общему военному анализу, и по способности обращаться с отдельным танком. Знаком был со всеми тайнами ремесла, изучил их. Батальон его был ведущим в дивизии также и с точки зрения связи простого солдата с частью. Его личность как-то отражалась на части, она становилась ведущей — как в смысле боевого духа, так и чисто профессионально. Словом, превращалась в отличную часть.

Мне хотелось, чтобы он остался в танковых войсках. Я ему говорил: „Побудешь командиром батальона, сделаем тебя заместителем командира полка. Считаю, что через короткое время ты будешь командиром полка“. Я верил в его талант, в способность руководить».

Чтобы случилось, если бы он остался в танковых войсках? — спрашиваю я себя. «Я пытался его убедить не переходить в Часть», — сказал Янош, и эта фраза сверлит мне мозг. Но все эти спекуляции — бесплодны, хотя бы потому, что не было ни малейшего в мире шанса, что он бы решил иначе, чем он решил.

Йони перешел в Часть. Он вернулся в свой «плавильный котел», как он любовно называл ее. И этим шагом еще больше погрузился в одиночество.

«Он очень отличался от других знакомых мне командиров, — сказал один из штабных офицеров Части. — В значительной мере был интеллектуалом. И душевно был старше нас на несколько порядков. Многое мы не могли тогда понять. Только в последние годы я постигаю, что он сделал. Мы были молоды тогда, и наша критика порой звучала слишком резко. Но за год, что он нами командовал, мне случалось быть с ним в разнообразных, более широких кругах, и я стал воспринимать его иначе… Однажды я как-то был у него дома, мы говорили на разные темы. Он был болен и просил меня прийти. Я тогда понял, какая у него эрудиция. И вот тут-то, по сути, стало меняться мое о нем мнение, я начал его больше понимать. Прежде всего я понял, что он все видит, но не обо всем, что видит, чувствует потребность говорить. Когда захочет, он скажет тебе свое мнение о данном вопросе. Он способен прощать, но до определенного предела. Если это переходит границу, он тебе врежет. Он стремился к тому, чтобы люди сами себя строили, учась на своих ошибках, чтобы пытались их исправить и совершенствовались своими силами, а не с помощью дисциплины».

«…Его жизненный опыт значительно превосходил наш, и это влияло на его поведение. У него действительно было доброе сердце. Ты видел, как это проявлялось даже в малом, и внутри Части, и вне ее. С одной стороны, он пытался сблизиться с людьми, не требуя особого „чинопочитания“. С другой стороны, во многом оставался загадкой. Для нас тогда он был загадкой. Мы его не понимали, и я думаю, что он это знал».

«Они не узнали Йони в полной мере, — таково мнение офицера, ветерана Части, о некоторых его офицерах. — Они не узнали его таким, каким он был на самом деле».

И для бойцов он во многих отношениях в самом деле был загадкой. «Йони был другой! — рассказывает один из них. — Ты видел, несмотря на его попытки с нами сблизиться, что он, по сути, оставался закрытым — думающим, размышляющим… Когда мы куда-то ехали или ждали начала инструктажа, он уединялся со своей трубкой, с книгой. Но, уходя в увольнительную на ночь и нуждаясь в транспорте, мы во время совещания передавали ему записку с просьбой предоставить нам его машину — просьба к командиру части весьма „наглая“, — он давал ее».

Другая моя поездка, на этот раз на юг, в Масаду. Я спускаюсь в большой колодец в южной части горы. Я знаю, что незадолго до смерти туда спускался Йони. Так же вот сходил по бесконечным ступеням, пока не добрался до дна пустого резервуара, служившего в течение трех лет бойцам великого восстания. В руках Йони была брошюра, из тех, что раздают туристам. Глубоко под землей, на дне, освещенном лучами света, проникающими через отверстие наверху, было прохладно и чисто. Можно было спокойно читать брошюру, на последних страницах которой помещена речь Элеазара бен-Иаира. Там, в храмовой тишине сводчатого пространства, вдвоем с Брурией, Йони вслух читал эту речь, и только Брурия была возле него. Она просила его прекратить; но слова, произнесенные командиром Масады две тысячи лет назад исходили из его уст и отдавались эхом среди скальных стен:

«Ибо для смерти мы родились, и для смерти родили своих потомков, и от смерти не скроются наисчастливейшие из людей. Но на жизнь в позоре и в рабстве — …на это зло человек не обречен с рожденья. Умрем же прежде, чем станем рабами наших ненавистников, и свободными останемся, покинув земной удел».

«Жить, — писал Йони в своем последнем письме, за несколько дней до смерти, — и по возможности подольше». С жизнью он не хотел расставаться. Его вечным вопросом было; какую прожить жизнь? В пустой смене суток он не видел никакого смысла.

Проспав несколько часов, Йони проснулся у себя дома в субботу утром. Позавтракал вместе с Брурией. Рядом с ними на полу лежала их немецкая овчарка Мор. В холодильнике был приготовленный Брурией лимонный пирог, и Йони, как иногда делал, поел немного прямо с подноса. «Съем только полпирога, — шутил Йони, — и так всякий раз буду есть половину от половины, чтобы всегда у меня оставался пирог».

Брурия знала, что часть готовится к операции по освобождению. За завтраком Йони сказал ей, что у правительства наверняка не хватит смелости утвердить операцию и в конце концов ничего не состоится. «Может быть, он так думал, — считает Брурия, — но возможно также, что он сказал это, чтобы я не волновалась».

— Я, наверное, вернусь после обеда на несколько часов, — сказал он ей, — тогда и увидимся.

В ответ на вопросы Брурии о письме, которое он написал ей за несколько дней до того, Йони стал что-то говорить о тяжелом состоянии, в котором в тот период находился, но разговор об этом не продвинулся дальше начала, наверное, из-за нехватки времени. «Я должен бежать», — сказал он, заметив, что задержался дольше намеченного.

Йони спустился к машине, где его ждал шофер, за ним поспешила Брурия, крикнув: «Йони, ты забыл попрощаться с Мор!» Но военная машина уже выруливала со стоянки, и Йони ее не слышал.

Работа в части все еще не прекращалась. Солдаты продолжали отрабатывать последние детали и, разложив перед собой на земле снаряжение, готовились к его последнему смотру, а штаб в это время продолжал последние приготовления и согласования. Кроме проверки снаряжения, Йони устроил еще один краткий инструктаж для всех участников отряда.