Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Но Эхуд, командовавший операцией, не утвердил участие Йони, и досада Йони тут же сменилась другими чувствами, когда он после боя увидел раненого Биби.

До сих пор поражаюсь, как удалось Йони взять меня с собой на другую акцию. Целью этой операции по захвату сирийских полковников был обмен военнопленными между нами и ими, освобождение наших моряков и летчиков, томившихся в сирийской тюрьме. (Йони командовал этой акцией. Этот факт, конечно, фигурирует в документах операции, но он искажен в различных публикациях, появившихся после нее. Как в любой операции, здесь был тыловой командный пункт, который возглавлял другой офицер (подполковник Эхуд Барак), старший по званию из участников акции, но командиром операции на месте был Йони.) Мое участие потому, может быть, было легче скрыть, что нас с товарищем поместили во фланговый блокирующий отряд. Я видел Йони во время операции только на мгновение, но этого было достаточно, чтобы почувствовать, какое влияние он оказывал на бойцов в минуты боя — и взглядом, и тоном. Роль нашего блокирующего отряда под командованием Муки была побочной, и при основной акции — захвате сирийцев и ливанских жандармов — мы не присутствовали. Главный отряд во главе с Йони и его заместителем по операции Узи проник на ливанскую территорию и направился на запад, к намеченному месту захвата — туда двигалась колонна сирийских офицеров. Отряд остановился на обочине шоссе — будто они люди гражданские и у них что-то сломалось в машине. Дозорная группа сообщила Йони, что произошло осложнение: колонна офицеров задержалась возле ливанских крестьян, как видно что-то заподозривших, и стала разворачиваться назад. Как всегда в таких случаях, Йони точно знал, что надо делать. Он отдал приказ быстро сесть в гражданские машины. После короткой погони сирийцев догнали и в перестрелке одолели их и ливанское сопровождение.

Когда мы — отряд Муки — подошли к ним со стороны блокирования с запада, слышались только отдельные выстрелы, подавлявшие остатки сопротивления. Сирийские офицеры уже были взяты и сосредоточены все вместе. Мы с товарищем тогда в первый раз участвовали в бою, и мое напряжение, когда мы прибыли к месту стрельбы, достигло предела. Там я увидел Йони: он стоял на шоссе и отдавал команды громким и энергичным голосом. Он спокойно сказал нам, что делать, и мое напряжение сразу же спало. Нам поручили прочесать местность к северу в поисках одного из сирийских офицеров, которому удалось скрыться в момент боя. Вернувшись через несколько минут, мы Йони уже не застали. Он предоставил своему заместителю по операции Узи заниматься доставкой пленных и трофейных машин на территорию Израиля, а сам отправился в соседнюю арабскую деревню наблюдать за поисками машины, которая скрылась туда, и было неясно, имеет ли она отношение к колонне. Его не было с нами, когда мы в колонне победителей, с трофейными машинами и пленниками высокого ранга, пересекли границу страны, возвращаясь назад.

Мы проезжаем район на Голанах, где был расположен танковый батальон Йони. Основанный Йони лагерь вскоре после его гибели переименовали в «Лагерь Йонатана», и нам, семье, устроили здесь экскурсию. Войдя в лагерь, мы увидели на стене одного из строений строчки, написанные большими черными буквами, — из речи Йони при расставании с батальоном. Слова — почти в точности соответствующие его речи, экземпляр которой был найден в бумагах Йони, — воспроизведены были людьми батальона больше чем через год после их произнесения исключительно по памяти.

«Кирш (заместитель командира батальона) разместил весь батальон на большом пространстве, — рассказал один из штабных офицеров батальона о церемонии смены командиров. — Это было после какого-то учения. Поставили танки в виде буквы П. Йони стоял напротив на бронетранспортере и говорил ту прощальную речь. В конце речи отдал честь батальону в знак уважения и признания заслуг и так закончил свои обязанности».

В центре лагеря был кабинет Йони, где он еще и спасался, когда хотел уединиться. Время от времени он вырывался из армейского мира серых бараков, тропинок, проложенных среди выбеленных камней, и переходил в другой, свой мир. «Как-то ночью я кончил работать часа в два-три утра. Увидел свет у него в кабинете и зашел узнать, как дела. Это было после того, как Йони целый день был на ротных учениях. Смотрю, а он читает книгу стихов, кажется, Бялика…» [67] 6. Йехезкель Клейнер. .

«В ту пору если он спал часа два-три, то это много, — рассказал Янош, который был тогда его командиром дивизии. — Йони действительно жил жизнью батальона двадцать четыре часа в сутки. Редко увидишь такого целеустремленного человека. Понемногу он построил батальон, сформировал его, и учения стали выкристаллизовываться».

«Первое батальонное учение было полным провалом. В основном техническое учение, которое не удалось. Не удалось по двум главным причинам: из-за недостатка опыта у Йони по задействованию танков и просто по невезению. Иногда, если начнешь что-то с левой ноги, ничего уже не поможет. Это бывает».

«Жаль мне было, что так прошло учение, которым он командовал; после его окончания я за четверть часа подвел итог в присутствии всех. И потом сказал: Йони, пойдем. Взял Йони и устроил ему анализ от алеф до тав, по пунктам. Я не знал, как он отреагирует, поскольку „насел“ на него не с криками и гневом, но самым суровым образом, а это иногда труднее всего вынести. Я видел, как он все записывает и не просто говорит „бэсэдер“, а спрашивает и анализирует. И вдруг я почувствовал, что вместо того, чтобы шаблонно подвести итог учению, мы, по сути, переходим к обсуждению его вдвоем: я сказал, он сказал, он спрашивает, я отвечаю, я развиваю, и он развивает, и это превратилось в беседу между двумя людьми: между мной и им. Мы сидели часа четыре-пять, анализируя учение. Потом соскользнули с учения и поговорили о военной истории, о философии, о географии, и снова вернулись к учению — и все каким-то образом в рамках разговора на эту тему. Я в нем различал желание учиться, постигать, понимать. Он сидел там вовсе не в роли получившего выговор, который только и ожидает, когда закончатся нотации, прекратится это унижение и он сможет убраться. Он сидел и не хотел уходить… Я спросил Йони: „Сколько тебе надо времени, чтобы повторить учение?“ Он сказал, что недели две. Так оно и было. И вот тут-то можно было увидеть, что значит „применить на практике“. Учение прошло отлично. Не повторилось ни одной ошибки прошлого раза».

В День независимости, примерно через год после того, как ему дали батальон, пришлось Йони как-то поехать в штаб Северного военного округа, чтобы получить от Рафуля звание подполковника. «У Йони не было для церемонии черного берета, только рабочая фуражка, — рассказывает штабной офицер, — как не было и разных значков и медалей, вроде медали за участие в Шестидневной войне. Всех тех внешних атрибутов, которые в Тель-Авиве носят напоказ каждый день. Он крутился по лагерю со своими потрепанными майорскими погонами, и я ему уже говорил полушутя: „Может, пора их поменять?“ Но перед этой церемонией Кирш ему выдал новые погоны майора, а также, кажется, и портупею, и мы ему добавили, чего не хватало. После этого он поспешил в штаб за получением звания».