Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Мота смотрел на окружающих его офицеров и слушал, что они ему говорят. Он выяснял состояние их духа и одновременно своего собственного.

Беседа Моты с Йони была самой продолжительной. Подполковник Амнон, офицер разведки при Шомроне, рассказывает: «Начальник Генштаба, по сути, говорил с Йони о том, насколько он верит в успех, каковы, по его мнению, шансы провести акцию в данных условиях». Как перед этим при встрече с Пересом в тот же день, так и теперь Йони понимал, насколько важен тон, каким он ответит, а также вес, какой он придаст каждому слову. «У меня было впечатление, что Йони, чтобы не показаться слишком самоуверенным (на самом-то деле я убежден, он ни минуты не сомневался, что все будет сделано), отвечал очень обдуманно и сказал, что, исходя из уровня тренировок и вообще из достигнутого уровня, не должно быть особых проблем… а что касается имеющихся разведывательных данных, то их достаточно, чтобы выполнить операцию, при этом степень риска не слишком велика» [58] 18. Муки. .

«Йони сказал, что если самолет приземлится в Энтеббе и бойцы отправятся к терминалу, то операция пройдет успешно и быстро» [59] 19. Шауль. .

«Йони сказал ему, что у него есть твердое ощущение, что если заложники там действительно обнаружатся, то мы, Часть, с нашей техникой, с нашими людьми, безусловно справимся, — рассказывает Муки. — Йони вполне естественно и обоснованно считал, что операция выполнима. Подводя итоги, Йони ему сказал: „Это можно выполнить“. Я видел реакцию Моты и уверен, что эти три слова Йони придали военному руководству и начальнику Генштаба уверенность в том, что дело надо продолжать и что следует просить разрешения на операцию у правительства» [60] 20. Время пришло ( иврит ), май 1986, израильское телевидение, управление радио- и телепередач. .

Это впечатление — о степени влияния, какое могли оказать слова Йони, и то, как именно он говорил с начальником Генштаба, разделяли также другие присутствовавшие во время беседы. Рами Дотан не принимал активного участия в разговоре, а наблюдал за ним со стороны. «Хочешь не хочешь, ты видишь, что происходит. Видишь людей, их мимику, подмечаешь, куда смотрят глаза Моты… а смотрели они на Йони. Разговор в палатке укрепил Моту в готовности идти на это дело, — говорит Рами и добавляет от себя: — Спросить меня, кто именно укрепил его в этой готовности, — я скажу: Йони. В этом я уверен на сто процентов».

По окончании встречи в палатке начальник Генштаба сообщил, что будет рекомендовать министру обороны пойти на операцию. Это было одно из самых смелых решений, принятых каким-либо начальником Генштаба. С этого момента, сказал им Мота, окончательное согласие будет зависеть от правительства, Было решено, что за ночь участвующие в операции самолеты и машины будут перевезены на аэродром в Лоде, откуда назавтра вылетят назначенные для операции вооруженные силы.

Офицеры встали. Кто-то еще оставался две-три минуты в палатке, кто-то вышел. Говорили немного и почти шепотом. Создавалось впечатление: «притаились перед броском» — по определению одного из присутствовавших.

Пройдя к выходу из палатки, Йони обнял стоявшего там Рами и сказал: «Все будет в порядке». Он сказал это не подбадривая, а серьезно, как будто и себя уверял в том, что все кончится благополучно. «Он был тем, кто определит успех операции первым же боевым действием, когда все еще могло пойти насмарку и окончиться провалом. Ответственность, которая лежала на Йони, была в сто раз тяжелее, чем других офицеров, и ты это чувствовал. Когда он сказал: „Все будет в порядке…“, он ручался за то, что мы и в самом деле выйдем из этого с честью… Я это почувствовал, и это придало силы».

На Яноша серьезность Йони тоже произвела похожее впечатление. «Если хорошо знаешь человека, достаточно взглянуть на него или несколько минут побыть рядом, чтобы понять его душевное состояние. Йони показался мне не обеспокоенным, но серьезным: гораздо более серьезным, чем обычно. И еще я отметил больше значительности в подходе, больше глубины. Гораздо больше, чем во время войны».

Возможно, потому, что Янош был близок с Йони, очень дружен с ним, он смог уловить то, что не все заметили. «У меня было чувство, что он приступил к операции очень усталым. Да он и сказал мне, что устал ужасно. И что ему еще массу дел надо подготовить и сделать. Но кроме того, он казался мне удрученным. Что-то его тяготило».

Офицеры разошлись, а с ними и солдаты. Бойцы Части вернулись к себе на базу. Было уже за полночь, но осталось еще много работы, которую надо было сделать. Кроме прочего, следовало завершить подготовку различных машин. Закончить починку и покраску «мерседеса» и установить в нем всякие мелкие, но важные детали, например угандийский вымпел впереди. Требовалось закончить личную экипировку и подготовить все для назначенного на утро смотра снаряжения, а солдатам и офицерам, кроме того, просмотреть материалы операции, ознакомиться с разведывательными данными, в особенности с устройством терминала и с полосами и площадками вокруг него. До сих пор на это не было времени.

Йони сидел с офицерами. Он познакомил их со свежеполученными данными и провел краткий разбор прошедшего ученья. Потом посидел с Аликом и объяснил ему вкратце, с помощью разбросанных по столу чертежей, расположение сил и план операции. Главной обязанностью Алика было возглавить КП, если сам он по какой-либо причине будет вынужден его оставить, например, чтобы лично вмешаться в какое-то действие.

Солдаты разошлись по разным своим делам, как и большинство офицеров. Однако несколько офицеров собралось в одной из комнат против площадки с флагштоком. Их вдруг охватило большое беспокойство. До самого ученья-модели никто из них не верил, что операция состоится. Хотя они и проверяли своих солдат на различных смотрах снаряжения, обсуждали всякого рода замечания, касающиеся учений, гневно сражались за право своих солдат участвовать в операции — все это они делали вроде бы всерьез, но при этом где-то в подсознании сидела мысль, что эти мероприятия напрасны, что операция все равно не состоится. И вот теперь, когда стало известно, что начальник Генштаба решил рекомендовать правительству операцию и что ночью должны перевезти машины в Лод и погрузить их в самолеты, — до них впервые дошло, что, может, и в самом деле это произойдет. Вполне возможно! Начальник Генштаба порекомендует министру обороны и главе правительства, а они, почти слепо веря в способность Части выполнить все, примут положительное решение, проведут его в правительстве.

Рано утром они впервые услышали от Йони о плане операции. А теперь, через восемнадцать часов — безумных часов, когда они работали в поте лица, тренировались, — подготовка к операции уже позади, и им предстоит отправка в Энтеббе. Но к операции такого рода — к «особой» операции — они привыкли готовиться многие месяцы, вплоть до самого момента исполнения: тщательнейшим образом выверить тысячу и одну деталь и в результате достичь такого уровня подготовки, когда каждый боец точно знает, что он будет делать каждую данную минуту. Нельзя предоставлять дело воле случая. Подобная операция требует учений в настоящем здании, чтобы создалось истинное ощущение того, что произойдет в действительности, а не на нескольких размеченных полосах среди брезентовых полотен; план такой «особой» операции после поправок должен быть всеми одобрен за несколько недель; разведывательные данные должны быть надежными, чтобы укрепить в людях полную уверенность, что они идут на «надежную» акцию. А здесь, сказал один из офицеров, «мы чувствовали, что все друг друга надувают. Вооруженные силы не готовы, модель — не модель, машины — не машины, ученья — не ученья, разведка — не разведка, и все — одна большая туфта. Мы чувствовали, что один надувает другого: Часть — себя и армию, командование пехотно-десантными войсками — тех, кто над ним, и так далее».