Александр Чемек - Где-то на сопках. Хроники строителя магистрали. Книга 1

…Вышел на «двор», а когда возвращался, заметил солдатика, выходящего из уборной, застегивавшего гимнастерку на ходу. Немного погодя за мной вошла с улицы Надя и начала сначала спокойно, потом, постепенно усиливая громкость, вопить:

— Вот, вы тут сидите, смеётесь, а меня там чуть не изнасиловали-и-и!

По просьбе окружающих она пыталась рассказать всё по порядку.

— Я сижу на «очке» и вдруг на меня сверху кто-то прыгает, начинает ломать руки и пытается снять с меня, как ему казалось, юбку. Я кричу: «Что ты на инвалидку-то лезешь?! У меня сломана правая ключица. В любое другое время приходи, а сейчас-то что — сладил?..».

Трофимов, Мормонов, Йося выскакивают за дверь, а Гошка рассказывает нам с Инной свой любимый анекдот.

— Бабка закричала на базаре: «Насилуют!..», — начал он, но его прервал звук выстрелов на улице. Оказалось, — то Трофимов стрелял из своего стартового пистолета «для острастки».

Надя плакала за столом, а когда мужчины вернулись, яростно обсуждая эксцесс, поднялась на «сцену» к кровати, разделась до трусов, демонстрируя одну не забинтованную грудь, и улеглась в постель.

Ароныч демонстративно уставился на эту картину. Всем стало весело. А Люде в это время было плохо, она лежала в комнате Иосифа. Вскоре он и сам уснул возле телевизора. Около двух часов ночи все стали разбредаться…

…В субботу встаём поздно. Людмила собирается судить футбольный матч и писать очерк. Меня Тапрыкина звала в библиотеку разбирать и раскладывать книги на полки. В 10 часов мы расходимся в разные стороны. У энергопоезда встречаю Гошку, который показывает телеграмму с вызовом для меня. Объяснил ему, что это — фиктивный вызов, а он поверил с трудом.

Дома пытаюсь собрать вещи, но не могу оторваться от прозы Астафьева, так как журнал надо было отдать. Гошка ложится вздремнуть и при этом просыпает тренировку по футболу.

В шесть вечера заходим с ним в «Хи-хи». Яркович и Мормонов ругаются по поводу подстреленного мосстроевцами оленя: целились в птичек, а попали в оленя. Яркович же явился с охоты с селезнем, что, опять же, было запрещено.

Всей компанией уходим к Мормоновым. Меня возмутил приход незваных Арнольдова с пилорамщиком Серёжей. Выпив и обсудив новости, как-то невзначай все стали расходиться. Арнольдов же заказал в кредит Москву с телефона Мормоновых и разговаривал минут 20.

Около часа ночи Ароныч потащил оставшихся провожать Томку в «шкатулку». Там он растолкал Йосю, извлёк бутылку «Рубина», и все желающие выпили.

Домой в Новоленду отправляемся в три часа. Проходя мимо «особняка», замечаем свет в окне Людмилы.

— Пойди, отдай человеку немного тепла, — сказал мне Владимирский.

— Что за намёки? — сказал я недовольно. — С чего ты взял, что я должен?

— Тогда я пойду, — сказал вдруг Лёня и пошёл к дому.

Однако, вскоре он догнал нас.

— Только я подошёл, свет в окне погас, — соврал он и глазом не моргнул.

Владимирский завёл спор о сексе, утверждая, что не должно ни о чём думать во время акта, кроме, как о желании сделать партнёру приятное. Я же вспомнил, что, кроме этого «приятного», успеваешь обдумать массу посторонних вещей…

Придя домой, я лег и сразу уснул.

…Половину воскресенья слоняюсь, читаю. Пытаемся с Лёней достать увеличитель из клуба. Во второй половине дня заморосил дождь. Зашла Тапрыкина в поисках портфеля для Йоси, едущего на конференцию во Владивосток. Выхожу с ней из балка и встречаю Людмилу с Инной. Они собираются в 20-й вагончик к Огневу.

Сперва привожу всех в вагон «Хи-хи», а сам, взяв бутылку коньяку, иду к Алине. Увы, она была уже в неглиже, и разговор о переходе к Степанову не состоялся.

Возвращаюсь в «Хи-хи», где слушаю пустой разговор гостий о рваных чулках, о Томкиных ножках, о шмотках… Пишу заявление на перевод в бригаду Степанова и на отпуск. Вдруг в балок вбегает Полина.

— Прихожу из кино, — дверь нараспашку, — запричитала она. — Яркович лежит пьяный на кровати, а за столом сидят пять незнакомых парней. Он начал меня оскорблять, сказал, чтобы на работу не выходила…

Владимирский выразил было своё отношение к этому, но тут ворвался сам Яркович.

— Сука, а ну, вон отсюда! — гаркнул он. — Жаловаться пришла!

И они сцепились, матерясь и обещая сейчас же размозжить друг другу черепа.

Пьяный Владимирский угрожающе бил кулаком в дверь, приговаривая:

— У, падла! Прибил бы тебя сейчас на месте!

Жека прижимал его к себе, не давая разойтись.

— Молодой ещё! Куда тебе? — выговаривал он ему, парторгу, старше его вдвое.

Мы с Лёней смотрели на эту сцену, не зная, смеяться или разнимать всех. Наконец, Ярковича отправили спать, а Полину — домой.

Я дописал заявление и отправился спать.

Утром в понедельник бегу с Гошей в столовую, а Вову решили наказать и привить самостоятельность. В «Хи-хи» Яркович в одиночестве уплетал из консервной банки хек.

— Все уже ушли, — сообщил он небрежно.

Моё заявление о переводе в их бригаду лежало на столе нетронутым. Я его забрал и, отыскав Влада, спросил о его решении. Он ответил, что заявление обсудит вечером с Советом бригады.

На работе Петруччио долго изучал заявление на отпуск и на перевод и, наконец, подписал его. К девяти часам иду в контору к Алине с подписанным заявлением. Она обещает напечатать приказ и отдать на подпись руководству. Подсказывает мне, что сначала надо сделать заказ, и лишь потом она даст мне требование на «бесплатный билет». В билетной группе меня посылают за требованием. Возвращаюсь к Алине…

Разыскиваю в библиотеке Тапрыкину, чтобы отдать ей журнал, и договориться о встрече в Москве.

Дома застаю Гошку, которого освободили от работы для подготовки отряда ЮДМ (юный друг милиции) к смотру-конкурсу. Но он отказался выполнять двухмесячную программу подготовки за 4 дня до его проведения и напился по этому поводу.

Я же еду в книжный забрать подписные тома Брюсова и А. Толстого. Заодно покупаю японский платок в подарок Колибе и коньяк для «отвальной».

Приглашаю Икорникова, Горисова и Лёню к нам. Быстро выпиваем, поём песни. В разгар гулянья заходит Влад и отчитывает Гошку за отказ от работы с ЮДМ. Постепенно все расходятся, и я собираю вещи.

К полуночи, покончив с вещами, я направился в «Хи-хи» за письмами Степанова, которые он хотел передать в Москву, а затем, — в «особняк».

В половине первого поднял Люду с постели, напоил, и она устроила мне на прощание истерику.

— Совсем одна осталась! — причитала она. — Вот, почему все меня любят, а ты — ну ни капельки?..

Расставаясь, объяснять женщине «почему да как», было выше моих сил… Но мысль, что «я вас люблю любовью брата», не вылетала из головы даже перед оргазмом.

…В три часа ночи я кое-как добрался до дома, взвалил рюкзак на плечи и с трудом, зигзагами, дошел до автобазы. В четыре утра я ехал мимо «особняка» на бензовозе, с водителем которого договорился накануне о поездке до Нелера…