Игорь Добролюбов - Осколки памяти

Чую, дело плохо, ощущение такое, что "ситуации" не избежать. Я говорю:

- Гражданин судья, даже в древние времена, когда отрубали головы топором или на гильотине, когда терза­ли собаками, побивали камнями, даже тогда обвиняемо­му давали последнее слово. Почему же вы нам не даете?

Главный говорит:

- Не возражает никто? Давай, говори.

Я говорю:

- Начальство, зная, что тут действует справедливей­ший суд, самый справедливый из всех судов, которые ког­да-либо существовали (это вы), нас несправедливо обви­нило. Причем наказывать нас оно будет вашими честными руками! Руководство знало, что приговор будет приведен в исполнение этой ложкой! Ребята, не они, а вы будете нас несправедливо карать! А мы с утра ничего горячего во рту не держали, и это большой минус для армии (я не помню даже, кормили нас или нет - просто рискнул, нырнул как рыба в холодную воду, не зная, чем это кончится, нес, что в голову приходило).

- Стоит прислушаться, - говорит судья в накол­ках, - давай дальше.

Ну, тут я и разошелся: и Хлестакова им читал, и от­рывок из "На дне"...

Он подзывает к себе:

- Как насчет курнуть?

Я говорю:

-У-у! Умираю.

И вот я уже сижу подле него, он сворачивает папи­роску, затягиваемся. Я точно выбрал главного, принима­ющего решение, и почувствовал, что он вроде, парень ничего, к нему можно подъехать.

Он по одному вызывает, а я как защитник выступаю за своих. Сашка Картузов - уже рядом, все в порядке. Пе­ред нами следующий - "Заверяю вас, что никакого отно­шения к стихосложению он не имеет, он в жизни стихов не писал! Попал парень под горячую руку, и сейчас вы его ни за что..." - тоже вызволили. И другу моему с физ­мата, Стасику Шушкевичу, не досталось, не тронули, я сказал: "Подумайте, ребята! Это гениальный физик и математик, а вы его будете пороть?! Его целовать надо в это место, а не ложкой бить!" И так далее.

В конце концов, это уже перестало быть интересным и тех, кому все же присуждалось энное количество ударов, били символически, для видимости: слегка по попке хлопнули и все.

А потом сели все кучей - и пошли анекдоты шпарить. У ребят махорка была... Только к утру спать разо­шлись. Так вот мы и прошли этот акт.

Для парней, которые попадали туда, это своего рода развлечение - скучно ведь. Дежурные, всегда надежно запиравшие камеры, накануне суда все двери открыва­ли настежь. И если кто-то из них какую-то камеру открыть забыл, то следующая смена берет, положим, чайник и бросает в сортир-скворечник, т.е. "пудр клозет". А тут про­верка - ага, чайника нет. Где? И тогда того дежурного тоже на губу. Вот там ему за провинность ложек и дадут. Это все знали. Так вот веселились ребята.

Но на этом приключения не кончились.

Автограф Жоры Арутюнянца

Я узнал, что в нашей казарме этажом ниже посели­лись офицеры Академии им. Фрунзе - командный состав из Москвы приехал практиковаться, а среди них оказал­ся легендарный Жора Арутюнянц из Краснодона. Ну, я и решил, что нельзя упускать такую возможность, надо сбегать в город за книгой и взять у него автограф. У меня дома была "Молодая гвардия", подаренная мне отчимом Кузьмой Львовичем и мамой, чтобы я брал пример с ге­роев. Это же интересно очень: сам Жора Арутюнянц на­пишет какие-то слова!

А я к тому времени бегал километры, Колодищи - Минск - Колодищи для меня была чепуха, обычная тре­нировка, и я рванул в самоволку. Утром побежал, и тут же назад вернулся, даже ничего не съел дома. Заскочил я с извинениями к Арутюнянцу, протянул ему книгу. Вот что он мне написал:

"Читая эту книгу, внимательно проследите за образами Вани Земнухова и Сережи Тюленина и постарайтесь взять все лучшее, что было у этих двух замечательных героев. И вместе с тем, не забывайте и образы тех, кто так мужественно и бесстрашно, с гордостью за великую Родину отдал свою жизнь. 2 августа 1955 года. Жора Арутюнов" (в романе Фадеев изменил фамилию).

Меня засекли. Наказание: выдраить полы в казарме.

Ребята казарменные знали, за что меня прижучили. "Значит так, - сказали они. - Все берем ведра с водой, становимся на середину и по команде выплескиваем в одну, а потом в другую сторону". Пол весь мокрый. Сидим. Старшина идет. Сигареты спрятали, держим швабры. Заходит, смотрит:

- Добролюбов, это что, тебе помогают, что ли?

- Народ и армия едины! Стараемся! - отвечаю.

Он махнул рукой, ушел. Они знают этот фокус: главное, пол намочить и дождаться начальника.

А напоследок нас под охраной послали в частный офицерский сарай дрова пилить начальству. Здесь уже я без трюков обошелся: попилили мы дрова кое-как, сложили кое-как - все сделали. Не то чтобы перевоспитание подействовало, просто пришла жена командира с красавицей-дочкой нашего возраста, студенткой какого-то московского института, посмотреть на этих парней без ремней.

Вот такие сборы получились забавные. Я просто бла­годарен судьбе - так было интересно.

ТЮЗ

Моя первая работа

По окончании учебы я из театральной студии университета был приглашен на работу в Театр юного зрителя, который заново создавала, собирая труппу, Любовь Ивановна Мазолевская - великая строительница ТЮЗа и прекрасный режиссер. Я пришел к ней, дрожа, как осиновый лист. Она окинула меня внимательным взглядом:

-Та-а-к. Сними-ка пиджак.

Я снял, остался в рубашоночке.

- Надень пиджак.

Она посмотрела, какой я из себя не брутто, но нетто - "в чистом виде", какая фигура.

Пришла в ТЮЗ и Римма Маленченко. Остальные ребята были профессиональные артисты: Володя Бузук, Федя Ползун, Витя Тарасов и Паша Дубашинский из театрально-художественного института.

Я очень стеснялся своего самодеятельного происхождения и все время был насторожен: вот сейчас прозвучит к оно - "эта самодеятельность". Но страх мой оказался напрасным: ни разу никакого замечания не прозвучало, напротив, ощущал только всемерную помощь. В ТЮЗе учили все и помогали все: учили гримироваться, держать себя на сцене. Толя Кашкер всегда рядом был, мой старший товарищ.

Однажды нужно было срочно сыграть льва. Я рас­терялся:

- А как играть-то его?

- Да ползай как-нибудь на четвереньках и рычи - бас у тебя есть, - проконсультировал Толя.

После льва роль апельсина уже не испугает. У меня есть фотография - потрясающая рожа!

В спектакле "Аркадий Жигалкин", поставленном по пьесе школьного учителя Пасова, я сыграл главную роль: современного пацана, бунтаря, хулигана, но спра­ведливого - в общем, хороший парень был этот Жигал­кин. Паша Дубашинский играл моего школьного учите­ля, а Витя Тарасов - какого-то бандита.

Один эпизод пользовался у публики особенным ус­пехом: Жигалкин собрался уходить из дому, сидит на авансцене на чемодане, сзади к нему подходит его сце­ническая мама и тихонько гладит по голове. Как только прикасается, он вздрагивает, да так, что сразу обрушивается шквал аплодисментов...