Игорь Добролюбов - Осколки памяти

Крючочек

Молотобойцы, эти громадины, во время сборов (на которые, кстати говоря, освобождали от учебы и работы) жили в малюсенькой гостиничке в парке Челюскинцев, которую в народе почему-то называли "Бенилюкс". Ком­наты там были большие.

И вот эти здоровые ребята, сильнейшие люди респуб­лики, такие огромные, достаточно только глянуть на них - уже можно от страха потом покрыться, они закрывали дверь своей комнаты на крючок. Малюсенький такой крючочек, из гвоздика сделанный, его пальцем мож­но было выбить с той стороны.

Вот природа человека какая забавная: чтобы все было по порядку. Да если бы эти ребятки все встали, раз­несли бы гостиницу в клочья!

Как-то были мы в общежитии у приятеля-тяжеловеса - высокий, здоровый парень, и чего-то рассердился он на своего друга, стал ходить по комнате туда-сюда, гово­рить тому чего-то, мол, не так должно быть, так неспра­ведливо... И вдруг ка-а-ак даст кулачищем в шкаф...- пробил дырку в двери.

Сейчас он врач. Говорят, очень крупный специалист. Давно все хотел к нему прийти, покалякать.

За что?!

Еду я как-то после тренировки во втором вагоне трам­вая по улице Горького, мимо оперного театра (тогда трам­вай доезжал до пивзавода, останавливался и заворачивал налево). На остановке около театра из первого вагона вдруг вбегают взволнованные женщины и говорят, что там какой-то пьяный ведет себя непотребно, а сделавший ему замечание старик-интеллигент - дескать, при жен­щинах негоже так себя вести - сейчас, видимо, страда­ет, потому что тот стал к нему приставать. Следующая остановка - пивзавод. Я выхожу и вижу: из первого ваго­на вываливается Кузьма Львович и как гусь, бежит впе­ред, а за ним мужик. Он догнал Кузьму Львовича, при­жал за грудки к стене и около носа чего-то ему кулаками доказывает, но пока не бьет. Я быстренько подбегаю, хло­паю мужика по плечу, он поворачивается ко мне, и я со всей силы даю ему, мягко говоря, оплеуху. Он с копыт.

И вдруг я получаю такую затрещину, от которой у меня искры полетели из глаз во все стороны - окре­стные жители могли наблюдать роскошный фейер­верк.

- За что, батя?!

- Ты что человека вот так! - возмущенно говорит Кузьма Львович.

- Он же тебя сейчас хотел молотить!

В это время мужик встает и, не замечая нас, подает­ся в свою сторону.

Я никак не мог понять, за что получил плюху, но, подумав хорошенько, сообразил, что Кузьма Львович прав: он ведь с ним разговаривал, убеждал, и я должен был занять такую же интеллигентную позицию - пы­таться объяснять, что прилично, что неприлично. Но, с другой стороны, мой "воспитательный" прием сразу все помог ему понять и усвоить.

Вывод: не лезь под горячую руку.

Сила воли

Сейчас я не могу понять, как это я и на лекции ходил, и экзамены каким-то образом сдавал, и марафонские ки­лометры накручивал, и в театре играл.

Староста у нас был мобилизованный из кавалерии старшина - строжайший! Заполнял журнал: кто есть, кого нет. Подойдешь, бывало, к нему, скажешь:

- Лева, командир ты наш красный, кавалерист ты наш героический, орел ты наш невыносимый! Смотрю на тебя и восхищаюсь! Отпусти меня, а?

А преддипломную практику мы проходили в газете "Чырвоная Змена", и замечательный человек и журна­лист Владимир Нехамкин смотрел на нас, на этих прак­тикантов, смотрел, а потом и говорит:

- Так. То, что вы через дорогу бегать быстро научитесь, это я знаю. Напишите-ка вчетвером очерк о вашем товарище.

Как раз в тот момент газета переходила с маленького формата на большой, и у нас вышел огромный, на всю страницу, очерк под названием "Сила воли" о нашем сокурснике Толике Черкасове. Легендарная личность. Толя пришел после войны в университет без двух рук и без ноги. Помню, он зашел в аудиторию с накинутым на пле­чи пиджаком, ловким движением сбросил его, и... мы все увидели, что там вместо рук протезы. Он говорит:

- Ребята, у меня еще и ноги нет. Но я вас очень про­шу, относитесь ко мне так же, как ко всем остальным. Осо­бенно девушки.

Он таким, равным, и был с нами. Открывал ключом дверь, писал двумя руками, зажав ручку протезами...

Однажды он позвал меня к себе домой. "Вот сейчас тебя накормлю", - говорит. И я смотрел, как он жарил яичницу.

Толя Черкасов удивительный человек был. Странное состояние души и ума сейчас у меня: это не воспоминания, это рассказ о том, что было как будто вчера. Столь, значит, впечатлили, столь запомнились сту­денческие истории.

Были сборы недолги...

Осколки памяти университетской жизни особенно живо рисуют перед глазами кафедру военной подготов­ки, где были потрясающие мужики - каждый достоин если не романа, то повести уж точно.

Был такой майор Сухов. Строил всех в аудитории, усаживал и говорил: "Если у вас по военному делу вдруг возникают вопросы, прошу задавать".

Я поднимаю руку.

- Вопрос задавайте. Только прежде нужно доло­вить, кто задает вопрос.

- Студент Добролюбов...

- "Студент" отставить. Вы - курсант. Еще раз.

- Курсант Добролюбов имеет желание задать во­прос.

- "Имеет желание" вычеркните (вы, журналисты, знаете, как это делается), после чего четко формулируй­те свой вопрос, курсант Добролюбов.

- Товарищ майор, скажите, пожалуйста...

- "Скажите, пожалуйста" отпадает. Повторите все сначала по-военному.

- Курсант Добролюбов. Товарищ майор, из чего со­стоит лопата?

- Вопрос понял. Садитесь, курсант Добролюбов. Всем внимание, запишите. Отвечаю. Лопата состоит из собственно лопаты и деревянного придатка. Курсант Доб­ролюбов, понятно?

- Понятно.

- Вы записали?

- Не поспел: упивался ответом.

- Сядьте и у соседа перепишите.

Бац! Бац! - и в точку

Военная кафедра университета состояла из отделе­ний артиллеристов и пехотинцев. В артиллерии были, конечно, математики, физики, химики - представите­ли точных наук, а все филологи, историки, философы - это была пехота. Вдруг бабах! Приказ: отделения объ­единяются, и нас - филологов, среди которых кое-кто арифметику-то еле-еле в школе осилил, перебрасывают в артиллерию, а это серьезная, тонкая наука, построен­ная на сложных математических расчетах. Ничего не было понятно на занятиях! Если бы танк на тебя в упор ехал, а ты из "сорокапятки" в него целился, так, может и попал бы, здесь же была стрельба с закрытых огневых позиций, когда ты находишься где-то, а цель далеко, совсем в другом месте, и все зависит от точности твоих калькуляций. Жуть! Ну, просто жуть была.

Но приспособились как-то и к пушке-гаубице, на ко­торой нам все объясняли-показывали, и к лафетам, а ког­да что письменное задавали, выручали математики, ге­ниальные ребята, наше дело было списать - все сходило с рук, все шло ничего, можно было жить.

Неожиданно в один прекрасный момент мы узнаем, что будут летние стрельбы, на которые в качестве прове­ряющих соберутся не только генералы и полковники на­шей кафедры, но и представители штаба Белорусского во­енного округа.