Игорь Добролюбов - Осколки памяти

Учителями в таких школах, кончено, были сильные бесстрашные люди, всем сердцем любящие детей. Такую учительницу и играла в картине "Мама, я жив!" Стефания Михайловна Станюта - библейский лик, чудо.

Я очень благодарен ей, Гарбуку, Макаровой, Филатову, Давыдько, Кухаренку, Горячему за то, что снялись в детской картине, откликнулись.

Помню, как Рита Ярошевич, игравшая девочку, ко­торую советский офицер, герой Геннадия Гарбука, во вре­мя бомбежки закрывает собой, рыдала, встав после взры­ва и увидев, что Гарбук "лежит мертвый".

Дети, которые были заняты в фильме, все остро чув­ствовали. Нам нужно было снять расстрелянную немца­ми деревню. Я с пригорка обращаюсь к местным жите­лям, объясняю, какую сцену мы сейчас будем снимать, и, извиняясь, прошу всех на какое-то время лечь и не дви­гаться. Люди послушно легли, мы сняли. Народ поднял­ся, разошелся по своим делам, я тем временем вывожу к деревне из леса ребятишек, четырех пацанов, и бесхит­ростно рассказываю, что перед ними истребленная фа­шистами деревня. И мальчишки - Женя Кунский, Юра Воробей, Игорь Сосункевич, Саша Моисеев - начинают плакать. Громадные слезища у каждого! В детях, не зна­ющих войны, живет эта эмоция.

Вступительную песню в картине "Мама, я жив!" спел Сергей Беликов, а финальную я попросил исполнить Во­лодю Ивашова: детишки бегут по полю, и, вроде как, над ними голос Володи... Мне хотелось, чтобы это был голос достойного, хорошего человека, со светлой душой, и не певца. А я знал, что Володя поет, и он был именно таким человеком. Говорю ему;

- Володя, будь другом, спой.

- Пожалуйста.

И он спел: "Самая лучшая в мире страна Белоруссия моя...", за что председатель Госкино БССР обвинил меня в национализме. Приводил я ему примеры замечательных песен, которые поет весь народ: "Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех...",- не помогло. Я по сей день не по­нимаю, в чем тут было дело. А судьба Володи Ивашова так трагически и оборвалась: перестали снимать, забыли...

Кирилл Трофимович Мазуров

Консультантом картины (детской картины!) был бывший секретарь ЦК Кирилл Трофимович Мазуров. Но не посты здесь важны, важно то, что был он чрезвычай­но интересным человеком. Обратились к нему, посколь­ку во время войны Мазуров занимался этой проблемой и хорошо ее знал, а в тот момент он был уже в Москве пред­седателем Всесоюзного Совета ветеранов войны и труда; это огромный пост, так что работы у него было выше кры­ши, и тем не менее, получив сценарий, он дал согласие быть консультантом и пригласил меня в Москву к себе домой, на улицу Алексея Толстого, познакомиться и по­говорить.

Я был ошеломлен библиотекой в его кабинете - рос­кошная, собраны шедевры всемирной литературы, потря­сающие издания. Но если впечатляющие библиотеки я все же видал и раньше, то вот такой фонотеки, какая была У Кирилла Трофимовича, я не видел нигде, ни у кого - больше всего меня поразила она, настоящая фонотека.

В доме у него стоял хороший проигрыватель, и от пола до потолка четко штабелями были выстроены пла­стинки. Когда я туда глянул, по всей моей коже пошел мороз: вся серьезная мировая классика! Оказывается, он очень любил музыку и, видно, будучи за границей, или по каким-то другим каналам, покупал пластинки лучших мировых производителей. И понял я, что это человек обычайно тонкой души и культуры. Прелестный совершенно человек Кирилл Трофимвич, и прелестный дом.

А потом появилась его рецензия на сценарий. Он прислал мне домой письмо, где после внимательнейшего анализа были очень подробно изложены его рекомендации. При этом нигде он не ругался, а доброжелательно отмечал: это было вот так это вот этак, и выражал надежду на то, что я, продолжая работать над картиной, учту его замечания.

Потрясло удивительное человеческое внимание. Мало того, что Мазуров взялся за это дело в принципе, так он еще настолько серьезно и ответственно к нему по­дошел.

Я чрезвычайно благодарен Кириллу Трофимовичу. Получив его письмо, я тем самым получил подтвержде­ние тому, что к картине и ко всему, происходящему в ней, надо отнестись очень внимательно, ведь, по сути, это от­нюдь не детская картина. О детях - да, но главное - об отношении к ним взрослых!

И все было учтено.

Я представляю, что, если бы Мазурову пришлось да­вать оценку Антоновичу, который в свое время "доставал" академика Сикорского, редактировавшего сценарий фильма "Третьего не дано", он поставил бы под сомне­ние его состоятельность как рецензента и написал бы приблизительно так: "Полагаю, Антонович не совсем ком­петентен в этих вопросах, а потому несколько заблужда­ется". Он бы не сказал, что Антонович ни черта не знает.

Когда работа близилась к завершению, Кирилл Тро­фимович приехал в Минск и досматривал картину здесь. А ведь мог бы запросто затребовать, чтобы меня коман­дировали в Москву.

В Минске Мазуров пригласил меня отобедать к себе в правительственный особняк. На удивление легко и комфортно себя там чувствовал, и, думаю, помимо проче­го, потому что о своих замечаниях по сценарию он даже не напомнил, очевидно, полагая, что коль сказано, я должен поверить и сделать.

"Хорошая картина, показывай деткам больше", - сказал он после премьеры. А наша критика меня "чеса­ла". В ту пору модны были всякие экстравагантные ходы от лукавого, а простоту изложения белорусские критики не принимали. Одна местная критикесса, будучи в соста­ве жюри всесоюзного фестиваля, даже выступила против картины. Аргументов не знаю - я там не присутствовал, но мне эстонцы и латыши после говорили: "Как так! Свои против своих выступают!" Зато ЦК Туркмении наградил меня "почетной вазой" - туркмены поняли, а наши нет.

Детский кинематограф никогда не был в фаворе у здешнего кинематографического начальства. Существо­вало взрослое художественное кино, а рангом ниже, на отшибе, из остатков - детское.

Поначалу и я не думал снимать детские картины, мне казалось, что это невероятно трудно: объяснить ре­бенку, что ты от него хочешь, "Как он с ними лялякает, как?!" - не понимал я, глядя, как работает на площадке с детишками великий Лев Владимирович Голуб, а когда сам начал снимать, вся боязнь прошла. Детский кинема­тограф - это очень интересно: издалека кажется "не буду", а когда столкнешься, оказывается - какая это пре­лесть работать с детками! А молодые режиссеры хотят первым делом снять серьезный фильм, полнометражный, чтобы сразу заявить о себе. Это повсеместная ошибка.

"ОСЕННИЕ СНЫ"

Мои старики

У меня нет нелюбимых картин, потому что во все я вкладывал душу, и тем не менее к "Осенним снам" у меня отношение особое: эта картина камерная, глубокая, и яви­лась она для меня каким-то трагическим предвестием. Предвестием кончины Всеволода Васильевича Санаева...