Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Гастроли в Москве. Студенты должны присутствовать на всех спектаклях и яростно аплодировать в финале. На сцене пушкинского театра идёт «Гамлет». Декорации устанавливали в спешке, суфлёрскую будку не смогли убрать, накрыли половиком. Сцена приезда бродячих актёров. Первый выбегает из кулисы на сцену, спотыкается о будку, падает, второй, с огромной корзиной на плечах – падает, третий… Зрители говорят: какое оригинальное решение. В поезде по дороге домой удаётся уединиться в тамбуре. Мимо пробегает Додин, останавливается на секунду в полном изумлении, и спешно ретируется.

Ну да… К концу семестра всегда запарка и нервотрёпка. Репетируют «Рыжика» Жюля Ренара. Маруся хочет играть мадам Лепик, но ей достаётся служанка Онорина, деревенская женщина, совершенно непонятная. Юра Ильин опять на грани отчисления. У Маруси и Комиссарова дела обстоят не лучше. Комиссаров приносит пьесу на троих. До вечера сюрпризов – три дня. Репетировать «этюдным методом», искать правду существования, физическое самочувствие – некогда. Главное – выучить текст, как в старом провинциальном театре. Репетируют ночами на съёмной квартире у Ильина: двое на «сцене», третий подсказывает текст. Вечер сюрпризов затянулся. В первом часу ночи троица гордо объявляет: Мар Байджиев, «Дуэль»! Надо отдать мастеру должное: он не только не упал со стула, но весь этот час с лишним внимательно смотрел на происходящее. Всех троих трясло от волнения. Но с Марусей произошло что-то странное: в экстремальной ситуации вдруг заговорила сама природа, инстинктивно Маруся горбила плечи, говоря об аборте, (о котором тогда знала только по скабрёзным картинкам в убогой электричке, в которой детей везли из пионерлагеря), очень естественно вырывала из рук Комиссарова флягу, в которую он для храбрости предусмотрительно налил настоящий коньяк… – Вот! Вот это настоящее сливочное масло! К всеобщему изумлению сказал мастер после просмотра. «Не повезло… не повезло просто очень, мне, как назло, в эти белые ночи…» – пел Коля Лавров.

Так вот, белые ночи – мимо, прощай мечта… Маруся садится в метро и едет к Кириллу экспромтом. В вагоне он сидит с женой. Это больно, очень больно, ведь Маруся уже считает его своей собственностью и так нуждается в утешении и успокоении! (Если помните, дома у неё, практически нет, там поселилась мачеха.) Дальше – хуже. Видимо, кроме жены ещё кто-то существует, потому что однажды Маруся обнаруживает на себе непонятных насекомых, по незнанию бросается к мачехе, чтобы узнать, что это такое, (а она, конечно, знает), и окончательно изгоняется из дома, заклеймённая соответствующим названием, презираемая отцом. Но наступает лето, и, о счастье! Кира приглашает Марусю поехать вдвоём в Крым, в Алупку. Они ныряют с огромных камней, гуляют в самом ароматном парке на свете, вечером в большой компании молодёжи пьют водку и любят друг друга без помех… три дня. На четвёртый приходит телеграмма о том, что умерла бабушка, «бабахен», и Кирилл срывается в Ленинград, Маруся, естественно, с ним.

Через семь недель; – Что мы будем делать с нашим животиком? – вкрадчиво спрашивает Кира.

Ответ очевиден: четвёртый курс, Маруся не может рисковать так трудно дающейся профессией. Мама, Надежда Николаевна, по блату устраивает Марусю в мединститут. Операцию по знакомству врач делает без наркоза, приговаривая: – Будешь ещё? будешь ещё?

Но и это проходит. И снова: сидя на полу, они слушают привезённые Кирой из Англии пластинки: сокровище в то время – «Волосы», и, самое дорогое для Маруси, понимающей каждое слово – саунд трек (тогда таких слов не знали) из «Мужчины и Женщины», Френсис Лэй. Пьют рижский бальзам, пополам с водкой. Маруся всё больше привыкает к крепким напиткам.

Со съёмок в Великих Луках. Август 1972

«Здравствуй, моя девочка!

Вот уже и неделя кончается, а я тебя не вижу и скучаю. Я о тебе всё время думаю, о тебе, о Беньке, о маме. Я тебя люблю и боюсь потерять это внутри себя. Я только и думаю о том, чтобы сохранить это. Одним словом: остановись мгновение. Разлука – вещь жуткая, но когда понимаешь, что тебя где-то ждут, становится легче. Кроме того, не знаю, как тебе, а мне здесь многое стало ясно в наших отношениях. Ты всё боишься, что у меня уже всё было, всё в прошлом, что ты для меня только ассоциация, напоминание. Но я-то знаю, что я никого никогда так не любил, «так» – не значит «так сильно», в любви вообще нет степеней, есть только любовь, либо её нет), просто я никого не любил так, как тебя. И между моей любовью к тебе и всеми моими прошлыми любвями такая же разница, как между мужчиной и мальчиком. И самое главное, то, что является предметом моей гордости и источником энергии для меня – ты сделала меня мужчиной в полном смысле слова, мужчиной по существу. Так что можешь радоваться, прыгать на одной ножке, бить в ладоши, ты у меня даже не первая, ты – единственная. Я знаю, что буду это беречь как единственную ценность в своей жизни. Запомни только, что я буду с тобой только до тех пор, пока буду тебе нужен, и мы расстанемся в тот момент, когда ты перестанешь во мне нуждаться. Всё это для меня чрезвычайно серьёзно. Я видеть тебя хочу сейчас, твою непривычную серьёзную физиономию, твои губы. твои глаза. твои лапки. Я, наверное, холодный мужик, но я не хочу тебя целовать, обнимать, я только хочу посидеть рядышком и смотреть на тебя, моя маленькая. Какое-то я пишу тебе странное лирическое письмо, ведь собирался написать деловое и бодрое про то, как я тут живу. Но это ничего, про все дела я напишу маме, а ты мне пиши почаще, я так люблю получать письма, да и писать тоже, только нужно расписаться, поэтому не сердись, что письмо такое короткое, завтра или послезавтра напишу подлиннее. Спи спокойно, моя девочка, я не исчез, не испарился, я просто вышел на минутку и скоро вернусь. Целую тебя. К.»

«Здравствуй, Маришка!

Ну вот мы с тобой и поговорили по телефону. Я очень был рад услышать твой голосок, он, кстати, изменился, наверное, со сна. Ты разговаривала сегодня со мной «взрослым» голосом. Вообще ты ведь знаешь – человек, (любой!) всегда «человек с тысячью лиц». Кое-какие твои лица я уже изучил и голос тоже. Я очень его люблю, хоть тебе он не нравится, как ты говоришь. Он у тебя такой… как бы это сказать…соответствующий (ай-яй-яй, какое красивое слово!) Нет, не могу выразить, плохо у меня с художественными образами. Ну ладно, пусть, такая уж я бездарь. Ты не обращай внимания на мою маму, я понимаю, что она пересахаривает. Но мама – прирождённая жертва, она очень добрый человек, эгоистичный альтруист, она просто не мыслит жизни вне заботы о ком-либо. Поэтому будь умной, умей не сопротивляться, а использовать, будь внимательной сама и всё получится. Ты для мамы, я думаю, сейчас как награда за всю её несложившуюся жизнь. Да, впрочем. Не мне тебе объяснять, я очень верю, девочка, в твой ум и тонкость и такт. Что же касается твоего письма, оно меня очень обрадовало. Ты начала думать, думать, анализировать – это для меня настоящий подарок. Я тебя прекрасно понимаю и принимаю со всеми твоими эмоциями. Кроме того, я рад. Что ты нарушила своё собственное табу – первая начала разговор о Наталье. В твоих рассуждениях есть только одна маленькая ошибка. Тебе никогда не придётся заменять «ту», вообще в отношениях никто никого заменить не может. Наталья занимает и сейчас определённое место в моей душе – «своё» место. но ты занимаешь своё – своё собственное, принадлежащее только тебе. ты другой человек и это замечательно. Ты развязала мне язык, и я ещё обязательно вернусь к этому разговору, но не тревожь себя понапрасну. Я всё таки очень рад, что ты (вот такая!) у меня есть, наверное, даже счастлив. (я боюсь высоких слов, они пугают чувства.) Ну, вот и всё. Целую тебя в глаз и нос. Пиши и звони. Поцелуй маму и пообещай ей, что когда я вернусь, мы замечательно заживём втроём. Жбан тебя целует. К.»