Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Наступил 1973 год.

Получили дипломы. Как тогда было принято, студенты из стран соцлагеря обменивались визитами. Курс Корогодского поехал впервые за границу! В Болгарию! Незадолго до поездки Маруся рассорилась с Кирой, и, упрямая, не хотела идти на мировую. Курс режиссёров, на который только поступил Кира, должен был провожать учителя. Поезд тронулся. Маруся случайно подошла к полуоткрытому окну. Сначала она услышала крик: – «Сумасшедший!», а потом почувствовала губы повисшего на окне набирающего скорость поезда Филинова. Он удачно спрыгнул на платформу, а Маруся убежала в тамбур рыдать. Бедный учитель, который так категорически запрещал подобные связи и столкнулся с такой рискованной демонстрацией непреодолимого чувства, впервые, наверное, растерялся, зашёл в тамбур и как-то беспомощно сказал: «Вот, что делает любовь!» И удалился.

Дипломные спектакли, грозящее распределение в провинцию, сначала счастье: мастер доверил, оставил в театре, всё уже подписано, Затем беда: новая беременность. А в театре идут репетиции «Весенних перевёртышей». Пронзительная, дрожащая атмосфера возникающего спектакля… Интереснейшие задачи, стоящие перед исполнителями главных ролей. А у нас… Надо бегать за кулисами и звонкими голосами кричать: Римка-а-а-а-а! И, сколько бы раз не повторялась сцена, сколько бы раз не останавливались, чтобы установить свет, надо, не уставая, быть в постоянной готовности… ну, невозможно… постепенно массовка собирается в гримуборной в подвале. Что?? Где?? А у Маруси токсикоз. Маруся тихо линяет, надеясь, что незаметно. Не тут-то было! После репетиции всех собирают в зале. При всех мастер кричит… Что? Маруся не помнит. Смысл в том, что Маруся попала не в свой театр, она не соответствует его основным принципам… и т. д.

Что делать? три дня не появляться в театре, строить планы, как родить, чем зарабатывать… Перспектива была одна – идти в дворники, поскольку Кира, поступивший на режиссуру, как-то устранился. На четвёртый день Маруся пошла на поклон к учителю. Почему-то он говорил только о том, что Марусе надо расстаться с Кирой: – Понимаете, вы – тарелки из разных сервизов! Маруся что-то лепетала, пыталась защищать свою такую духовную связь… но и в театре осталась, и в спектакле. Этот замечательный спектакль шёл много лет. Маруся со подруги играла школьницу. В школьной форме, в хлопчатобумажных чулках на резинках школьницы забирались на груду брёвен, сверкая полными, совсем не девчачьими бёдрами… Ладно, Маруся, а Мила Вагнер, однокурсница Кирилла, ей то было уже тридцать! Да, в детском театре есть определённая специфика. Взрослые мужики, играющие мальчишек во главе с неугомонным Яшей Степановым неслись через всю сцену, чтобы успеть снизу поглядеть на это восхождение…

Кончился сезон, надо было куда-то деваться на лето. А тут оказия: организуется группа для военно-шефской поездки по Киевскому Военному Округу, пожилой травести Брянцевского призыва нужна молодая актриса для исполнения сцены из «Своих людей». Марусю взяли. Уже в поезде стал понятен удивительно странный состав группы: пожилая Фадеева, с первой минуты возненавидевшая Марусю, замечательный в прошлом актёр, спивавшийся в тот момент Геннадий Вернов, вечно недовольная и вечно неадекватная Лина Дашкевич, замечательный Володя Ставрогин, юная балетная пара: Ольга Матусова, дочь знаменитого тогда эстрадного певца и Никитка Бельский, сын тогдашнего худрука Кировского театра. Оба ненавидели балет, в который насильно были отданы с детства, Ольга – потому, что всё время набирала вес и должна была непрерывно сидеть на диете, Никита потому, что любил футбол.

Из поезда. В совхоз «Шушары»

«Здравствуй, мой маленький!

Как ты там без меня? Знаю – не скучаешь. Сам себе готовишь, стал самостоятельным и суровым мужчиной? Так странно: еду куда-то, что-то за окном, какие-то люди, лето, юг… без тебя. Ты счастливый, если не живёшь воспоминаниями, которые реальнее действительности. Кабы ты знал, какая противная компания! Как мне не хватает тебя! Отец даже не позволил поцеловать себя: «Не хочется что-то!»

Никто меня не провожал.

«1-го я шла из театра одна, волоча сумки с книгами. Кто знает, как стать нужной хотя бы одному человеку? До скорой встречи через 39 дней. Целую глаза и пальцы.»

«Я купила в городе Гомеле почтовый набор, развернула бумажку… и увидела твоё письмо, полученное мною давно в Москве от Колобова. И ещё: как я держала этот листок, а на нём прыгали твои буквы, твои слова, и что это было для меня. И ужасно захотелось написать тебе такое же письмо, чтобы ты понял, как это здорово. Но, ничего из этой затеи не получится, сам знаешь почему. Мастер на прощанье мне сказал: «Расстанемся без любви», потому что я так и не смогла поговорить с ним. Что сказать тебе; «Встретимся без любви?» Знаешь, что, если ты напишешь 20 писем и наугад пошлёшь их до востребования в три города, то я могла бы быть счастливой, получив из них одно-два, если б, к тому же, у меня был паспорт. Представляешь? Еду без него! А если ты напишешь Марущенко в Ялту, то я получу письмо только 17 августа. Осталось… 25 дней.»

Вопреки ожиданиям, поездка оказалась приятной и полной впечатлений. Лётчики принимали восторженно, что, кажется, всё-таки не очень соответствовало уровню концерта. Или это сегодняшний снобизм. Балетные лихо отплясывали характерные танцы из «Дон Кихота», Лина замечательно на пару со Ставрогиным исполняла Некрасовских «Русских женщин», Фадеева злилась, потому что Маруся совершенно не умела играть Островского, но, тем не менее, драматический отрывок в концерте тоже присутствовал. В поезде молодёжь сдружилась, и со всем удовольствием стала принимать участие в щедрых застольях, которые ожидали после каждого концерта, к большой радости Вернова. Во время первого же ужина в окрестностях Киева, Маруся услышала: – Сбежим? А как же! Сбежим с Володей Ставрогиным в тёплую, чёрную, после дождя напоённую опьяняющими ароматами ночь, не зная пути! Ну не сидеть же до ночи за столом! И вот – пустынное мокрое шоссе, долго-долго ничего по сторонам, и вдруг – на высоком холме белая заколоченная церковь. К ней? Конечно! Только склон зарос колючими кустами дикой ежевики, и что с того? Маруся в единственном нарядном платье из настоящего джерси, купленном за 8 рублей в комиссионке, отважно ринулась вверх. Сквозь кусты не надо было пробираться: они так густо срослись, что образовали единый колючий настил, по которому пришлось ползти на животе. Зато там, наверху… Долина, сверкающая огнями, лежит под ногами, тёплый ветер вызывает желание раскинуть крылья… И Володя начинает читать Маяковского. Как он читал! Воспоминание на всю оставшуюся жизнь! Володя вскоре сгорел. Ему было чуть больше пятидесяти. Так же, как и чудному другу Жбану – Валере Кравченко. Поразительно, никогда больше в ТЮЗе не было таких высоких и сильных, настоящих мужчин! Потом какая-то мелкота стала приходить. Играть мальчиков в трусиках. А те, первых наборов, сохраняющие благодарность учителю (Володе и псевдоним-то дал мастер, надо же было догадаться, может «Бесов» тогда читал?), но не умещающиеся в рамках репертуара детского театра, как слоны в зоопарке томились, как скакуны в тесных стойлах… и пили…