Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Хочешь – пиши, сумеешь – приезжай (но в этом случае – позвони).

Наши отношения не должны затрагивать людей, оказавшихся с нами.»

19.01.78 – Вологда

«Здравствуй Маша, если мне ещё можно тебя так называть!

Я получил твоё письмо только пятнадцатого января. Это было обидно. Во-первых, потому, что об этом узнала Ленка, она была в Вологде и присутствовала при получении (впрочем, не такое уж это большое горе), а во-вторых, я только 14-го вернулся сюда, пробыв в Ленинграде более двух недель – следовательно, ты всё могла мне рассказать на словах, а я мог увидеть тебя в новой работе. К сожалению, этого не случилось. Жаль.

Благодарю за длинную Цветаевскую цитату – она прекрасна сама по себе, хоть я и не уверен, что она хоть отчасти объясняет тебя мне. Твоя собственная проза (постскриптум) тоже, поскольку я не понял цели. За последние годы я стал занудливо конкретен и перестал понимать намёки. А, может быть, просто тупею с годами. Поэтому: это моё письмо – невинная месть тебе за несколько чёрных июльских дней, когда кончалась моя молодость. Будь здорова. Желаю тебе успехов и в этом году и в будущем. Желаю счастья (это искренно). Захочешь писать мне – пиши, буду рад и отвечу обязательно. До свидания. Твой Кирилл Филинов.»

13.02.78

«Вот, вот, Маша!

Странное, пьяное самочувствие, может быть, это и есть – сходить с ума. Впрочем, всё объяснимо – я пьян. Трезвый не решился бы писать – как же, слишком умён, стар, силён, отринул прошлое и т. д.

Впрочем, не тебе пишу – пишу тебе, не приходящей во сне, хотя каждую ночь перед тем, как нажать кнопку стосвечовой лампы, освещающей мне снотворные страницы интеллектуальнейших книг, я прошу: пусть вернётся! Пусть снова я буду счастлив, пусть вновь я буду не один. Let me, Let me…

Ну, ну, что это я? С ума сошёл? Я знаю, ты там где-нибудь будешь читать всё это – пережившая, прошедшая. Смеяться не будешь – вычислишь: а что правильно? Ох, Маша, Маша – ты вправе. Это я не вправе писать эти глупости, и, дурак, ждать ответа. Я пойду сейчас в в вологодскую ночь до почтового ящика и брошу письмо. Утром сил не станет.

Уже полстраницы, как полжизни, а смыслу – ноль. Ой, засекут меня!.. Шеф ли, Юра ли твой Гальперин, а то мои многочисленные жёны, сёстры, друзья. Или ты сама пронесёшь, как штандарт эти листы: вот он! вот он попался, отольются ему мои слёзы. Ага, отольются! Ты ведь училась в школе, параллельные плоскости проходила: на одной – вологодская ночь, палисады, свистки паровозов, снег падает-кружится. На другой – розовый садик моего двора, утренний звонок, я спускаюсь по лестнице: – «Извини, не могу принять. я не один, поговорим внизу.» И ты – вся из одного слова: Нет! Нет! Не может быть! нет, не верю, нет, неправда, нет, нет, нет!

Ай – яй-яй, взволнованный Филинов пишет письмо Марусе. Ай-яй-яй! Историки сойдут с ума! Режиссёр, супер – едрёна мать, мэн, железобетон, скала, мать её (его).. пьян!

А, может быть, я и не отправлю, пока пишу – одумаюсь, так же уже было несколько раз. Слушай, Маша, а зачем я тебе пишу, а? Я не знаю. Ты написала, я написал, ты не ответила и вот я, слабый человек пишу. Пишу…

Пишу, и знаю, что зря пишу. Дурью, так сказать, маюсь. Что проку провинциальному режиссёру от столичной актрисы?

Фу, какая пошлятина! А ведь было… Чёрное трико… «Здравствуй, зритель, здравствуй верный наш!»… а до этого – «Убить человека», Ильин и ром из горлышка на третьем этаже, и ресторан «Околица», мой пёстрый галстук, и потом – твоя премьера. И моя записка, и ожидание у телефона. Месяц апрель (или март?) – ты прыгаешь мне на голову с пандуса ТЮЗа… мы гуляем под кронами Петербурга, сидим на скамейке в метро, и через пару дней я звоню – ты приезжаешь в кучу народа, я рассказываю про «Волосы» одной тебе, потом сгущается ночь, Кравченко слизывет крем с торта и подносит ко рту бутылку со спиртом: «Ребята, будьте счастливы!».. Испуг моей мамы и твой взгляд, разбудивший мня под утро – так посмотрела бы Афродита, поняв, что я – всего лишь смертный. Другой день – скверик на Кировском: – «У однокурсницы были цветы!», а у меня ни гроша, Кировский мост и набережная, мои узкие, дурацкие (теперь понимаю) штаны и непонимание… непонимание…

… В течение двух месяцев ты учишь меня себя любить – «нужно так»!, я злюсь. Первое мая, Жбан и Сашка, спирт с клюквенным соком Ещё неделя…

Ты покупаешь клубнику в газетный кулёк: «Завтра приедет твоя жена…» Мы сидим у меня дома. «Это ненадолго» – говорю я. И правда, не проходит и двух месяцев…

Наталья уезжает – первая трещина (а была ли она? что же нас развело?) Из сегодня не понимаю, почему, почему же мы расстались?..

Расстались ли мы?

Поезд в Крым… А до него – лес по дороге к твоему дому, ещё раньше «Ромео и Джульетта», твой отец на кухне и твой шёпот: «Не бойся», ощущение старости, а в лесу солнце, и твои волосы, перепутавшиеся с травой. Мой браслет на дне Чёрного моря… Телеграмма… Я рыдаю в телефонной будке – смерть… Автобус, а до него – единственная ночь в Крыму – ты сильна, как смерть, а я бессилен – не хочу жить!

Самолёт, серый Ленингралд… Щёлкает счётчик такси, и воспоминание – последний разговор с «бабахен»: – Ты знаешь, она тебе понравится… – Ты уверен? – Да, конечно, да… я люблю её… твоя кровь на простыне – «Ты уверен?»

Похороны, сосна, растущая из могилы. Мне нужно на съёмки, ты ждёшь ребёнка…

Прости, прости меня, Маша! Это сейчас я обливаюсь слезами, по прошествии…

И можно продолжить…Не стоит. Зачем я всё это?

Блажь. Люблю ли? Скорее, хочу. Не только постели (хотя, этого м. б. больше всего) – твоих песен, или стихов, или ругаться, спорить, или бежать по мокрому асфальту, а потом пить вино в сумерках, и знать, что всё впереди.

Было ли это?

Возможно ли?

Прости за тревогу.

Некогда твой К. Ф.

Р. S. Как ужасно – невыразимость!»

13 марта – Вологда

«Здравствуй, Маша!

Увы и ах! Только сейчас имею возможность ответить тебе на письмо. Очень много работы по подготовке к гастролям, поэтому пишу весьма коротко.

Могу только посочувствовать тебе в связи с твоей личной жизнью. Ты создаёшь её себе сама, самой тебе и приходится расхлёбывать. М. б. – не по Сеньке шапка? М. б. запрос превышает возможности? С чего ты взяла, что у тебя непременно должно быть то, на что ты не имеешь права? Мне грустно от сознания того, что я был прав и предвидел этот конец. К сожалению, не могу тебе даже ничего посоветовать до тех пор, пока ты не поймёшь, что для тебя является в жизни главным не на словах. А на деле.

Что же касается работы, то советую тебе оценивать пьесу не в частностях, а в целом, продолжать заниматься только личностью Мизиновой не касаясь внешних фактов её биографии. Почему у неё ничего не вышло с Чеховым? – вот вопрос. И думай о музыке к спектаклю. Учи текст, думай о пьесе, но не мучайся. Я приеду в начале октября – разберёмся.