Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Мы были горожане в самом дурном смысле слова, от города мы не имели ничего положительного, но были лишены и не знали никогда прелестей деревенской жизни, никогда не переживали сельско-хозяйственного года, пашни, косьбы, уборки урожая, ничего, ничего. Поистине с варварским равнодушием и вместе безразличием бедности мы никогда не живали в деревне (на даче) и – cамое большее, мне случалось провести в деревне два-три дня, причём я изнывал от безсонницы, от жары, от непривычных условий жизни, от блох.

… Я замечал, что мужики так равнодушны к природе, хотя сами составляют ея часть; они относятся к ней или как корыстные хозяева, или как… звери в хорошем и плохом смысле слова). Край наш прекрасен своей широтой и своими полями, но беден о и однообразен природными красотами Вероятно были красоты в «имениях» «помещиков», полумифических аристократов, приезжающих на тройках, но эти угодья представлялись сказкою нам, бедным поповичам. Красой природы для нас тихия, иногда глубокие речки, с возможностью рыбной ловли. На нашей реке Сосне летом мы жили, то в купальне, то на рыбной ловле….Наши Ливны были для меня Китежем… были Китежские легенды, которые пели моей душе, и она пела о них. Одна была о колоколе, который будто бы сорвался во время подвешивания и скатился с горы в реку, но иногда гудит под водой. Я воспевал это в детских, неумелых виршах:

ДОКТОР:– Это к чему?

– Это к моим корням. Только нет – я не потомок эмигрировавшего протоиерея. Мой папа, комсомолец и богоборец родился на соседней улице.

ДОКТОР:– Вы считаете, что ваша болезнь – корнями оттуда?

– Я считаю, что силы, которая должна найти в себе – корнями оттуда.

ДОКТОР:– Ну да, не Пастернак!

– Но и не Сурков! Дело же не в этом! Мы же обо мне говорим. Ваше дело – слушать.

– Как пренебрежительно вы отзываетесь о самой высокооплачиваемой профессии!

– Это в Америке! А здесь для таких повёрнутых, как я, всё – бесплатно! Государство сначала сводит нас с ума, а потом делает вид, что лечит.

– Значит, Государство во всём виновато!

– И оно в большей степени! Здесь просто можно свихнуться от фальшивой идеологии и тотального вранья, здесь независимый человек задыхается!!

– Сменим тему?

– Помедитируем? Нет, лучше я продолжу, а ваше дело – слушать, теперь – моего отца.

(сохранены стиль и орфография оригинала)

Мой прадед, Павел Старых появился в слободе Белой Местной, что на правом берегу реки Быстрая Сосна, которая затем впадала в реку Дон при городе Ельце. Откуда Павел Старых там взялся – не знаю.

Где именно поселились крестьяне Павел и Пелагея – неизвестно.

Мой дед Пётр Павлович родился около 1880 г. Женился около 1900 г. на крестьянке Татьяне Никитишне из рода Пожарских, не князей, а по-уличному. Татьяна в девичестве была горничной у бар, я это знаю по колыбельным, которые она мне пела на мелодии Чайковского. Пётр и Татьяна пахали свою полосу где-то на бугре по дороге в лес «Липовчик», этот лес сыграет большую роль в судьбе нашего рода. Они сладили избу в три окошка. Потолки в избе низкие – сейчас бы мне за притолоку задевать.

В 1902 году родился Александр. Народ в роду – низкорослый, отец был верно-165. Рос он как все беломестненские парни, ухаживал за лошадью, ходил в церковно-приходскую школу, окончил 4 класса. Цыганка ему нагадала: если в 14 лет не утонет в реке, то жить будет долго. Отец отказался купаться но…

В 1914 грянула Первая мировая война и Петру сию чашу пришлось испить с лихом. Партия Большевиков делала своё дело. Фронт в 17 году развалился, Пётр Павлович вернулся домой. Время было трудное, тем не менее, Пётр и Татьяна зачали ещё одного ребёнка… Выгодное дельце подвернулось в 1918, когда какие-то евреи собрались ехать на юг к Деникину. Пётр вызвался везти их на своей лошади. И пропали Пётр, и лошадь, ни слуху, ни духу…»

Старшему, Александру Старых пришлось взять всё на себя. Сначала его отдали в обучение знакомому сапожнику – чтобы при деле был. В это же время он вступил в комсомолию, «чтобы народ просвещать».