Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

В тот же вечер Маруся должна была вылететь на съёмки в Минск. Нежный человек Фонарёв проводил её и посадил в самолёт. Прилетев поздно вечером по чьей то рекомендации Маруся оказалась в доме очень известной тогда актрисы Суховей. Они с мужем проявили удивительную заботу по отношению к страдалице, успокаивали её всю ночь. Несмотря ни на что, Маруся неожиданно очень хорошо сыграла в фильме «Хотите – любите, хотите – нет». Это был первый фильм Булдакова. Спустя много лет случайно Маруся увидела свой эпизод и очень удивилась: сыграно было нервно, искренне, следов пьянства и бессонных ночей не было видно. Видимо, опять, у организма в стрессовой ситуации не было сил на ненужные переживания. Подсознание сказало рацио: «Отвали, без тебя разберёмся!»

30 июня

Г. А вызвал Катю, чтобы сказать, что она может возвращаться на Украину, поскольку театр в ней не нуждается. Катя ответила, что останется, потому что выходит замуж.

1 июля

Андрюша в очень возбуждённом состоянии позвонил Марусиной подруге: – «Меня вынудят сделать то, чего я не собирался делать!»

«Киноповесть с одним антрактом» – бывшая «Блондинка» (После отъезда Селезнёвой, Марусю ввели на её роль.)

Узнала от подруг «всё в подробностях» Последний разговор…

«Почему ты так хорошо играла? Что-нибудь случилось?» – спросила Ольхина. Вечер с Володиным. Напилась. Ночной звонок Варвары. ( Она никогда Андрюшу не любила ) Злость. Желание интриговать, расстроить его планы!

Таня Тарасова перед «Кафедрой»: «Не жалко тебя! Надо было раньше понять, с кем имеешь дело! Давно надо было уносить ноги!»

Макарова и Шварц успокаивают, но все твердят одно: «Уходи из театра!» ( Не понимаю, никогда не пойму, почему так связывают личную и профессиональную жизнь! Кого-нибудь теперь интересуют личные качества Микельанджело, или Нежинского и т. д.?)

9 июля

Не хочу больше себя губить. Бродская: «Никому не лучше, особенно тем, кто вдвоём. Достоинство – главное. Дружба важнее любви. Надо сохранить лучшее, что связывало, он всегда поможет, он добрый»… Огромный положительный заряд. Как я поддаюсь влияниям!

Ну и о Тамаре Ивановне.

Девчонка с Охты, хулиганка, не так красивая, как неотразимо манкая. Один её озорной и необъяснимо сексуальный взгляд в фильме «Небесный тихоход» стоит всех крашеных блондинок – звёзд этого фильма.

Она сама любила рассказывать, как ещё до войны в санатории на юге, когда неожиданно хлынул дождь, присела на корточки и задрала на голову юбку, чтобы укрыться от него

Когда-то, при Вивьене, была звездой Александринки. В её комнате висел её большой фотопортрет в спектакле «Заговор Фиески в Генуе». Точёный профиль, царственная осанка. Любила говорить, что прежде Андрюшу представляли, как её сына, а теперь её представляют, как Андрюшину маму.

Оставшись без ролей, всецело посвятила себя карьере сына. Актриса старой школы, она прекрасно разбиралась в хитросплетениях внутритеатральных отношений, поддерживала необходимые связи, видимо, была влиятельна. Считалось, что ни одна претендентка на Андрюшу не будет ею одобрена, царство своё никому она не уступит.

Маруся ещё не успела появиться в доме, как мнение матери было сформировано подругами. Мало того, что Маруся была высокомерной выскочкой, но к тому же ещё, не оценивала по достоинству сына. Мать была бдительна: «Ты его обнимала, но смотрела в стену, ты не любишь его!»

Привычный в Александринке и, соответственно, в доме фривольный тон, вперемежку с изысканным матом Марусю смущали. Т. И. нарочно встав напротив, рассказывала Марусе пикантные истории из жизни Симонова и Толубеева, наслаждалась замешательством Маруси. На лице её было написано: «ханжа!»

Это было ужасное испытание для обеих – попытка совместной жизни. Но Маруся полюбила Тамару Ивановну за уникальный, не поддающийся давлению, подлинный характер, за талант, за царственное чувство собственного достоинства. А уж после того, как увидела её в последней роли, где спина актрисы была выразительнее всего, что было вокруг, влюбилась в неё окончательно! Может, на самом деле, они очень были похожи по сути своей!

Когда Маруся в последний раз собирала свои вещи, железная Тамара Ивановна вдруг расплакалась.

Андрюша, по своему обыкновению, не в первый раз, предложил Марусе продолжить интимную близость и после расставания. Говорили же все, что он очень добрый! Маруся ответила однозначно: «Ты сделал выбор, забудь про это навсегда». – «Но маму будешь навещать?» – «Конечно».

Маму вскоре отселили в отдельную квартиру. Её роль секретаря при сыне взяла на себя другая женщина, театральные связи ослабли и потеряли актуальность, сын иногда заходил и сидел молча. На Т. И. навалилось чудовищное одиночество, к которому она, похоже, не была готова.

Маруся иногда заходила, пили чай, болтали ни о чём.

«Есть только одна женщина, перед которой я виновата», – сказала старая актриса, и, выдержав необходимую паузу, закончила: «Это ты».

На похоронах Маруся рыдала взахлёб, запивала слёзы водкой и, в конце концов, подошла к микрофону: «Это была последняя королева, после неё всё скучно, мелко, пошло!»

Никто не понял, что она хотела сказать.

Андрюша, несмотря на свою неспособность разобраться с женщинами, был очень достойным, щедрым, имеющим понятие о долге и чести мужчиной. Он вынужден был, нося громкую фамилию, возглавить Питерское отделение союза театральных деятелей в самые страшные годы, когда бандиты претендовали на здание на Невском, а в Москве ВТО сожгли со всеми бесценными архивами, чтобы на их месте появился наипошлейший торговый центр для богачей. Он беззаветно служил театру и лавировал между теми, кто решал ещё и свои личные проблемы. Это стоило ему жизни. Он умирал рано, мучительно, почти в одно время с Олегом Янковским, от того тже заболевания. Его жена настрадалась, и у Маруси нет ни малейшего повода держать на неё обиду.

Вдруг, спустя много лет, с экрана его голос: «… в болезни и радости, пока смерть не разлучит нас…» Господи!!! Такая профессия.

Но у нас всё ещё 1987.

В Германию к знакомому профессору, преподавателю немецкого Маруся поехала на поезде. За окном вытягивались пустые, почти необитаемые равнины. Сто метров границы, и потрясающая метаморфоза: к самым железнодорожным путям подходят косули, вдали виднеются чистые озёра с лебедями. В купе – пожилая профессорская пара из Варшавы. Маруся с гордостью протягивает им книжку Нуйкина: «Смотрите, что у нас теперь печатают!» Поляк, подумав, произносит: «Добже! Но пуздно!»

Май в Германии восхитителен. Не унылый питерский дождь, падающий на грязные мостовые, а мелкий, насыщающий влагой ещё прозрачные, зелёно-дымчатые парки Веймара, осыпанные яркими цветами сливы и яблони. Здесь жил Гёте, рядом – Шиллер, в этом доме останавливался Шопен, а этот дом помнит Кранаха… И никакая индустрия не изуродовала места, где будто бродят ещё их тени.