Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Вечером на маленькую сцену выходили невзрачные мужички: коротконогие, с непропорционально большими головами, мужички, созданные для плуга. Они начинали стучать высокими каблуками, и начиналось чудо, яростный джаз, доводящий публику до исступления. Сеньоры в своих ярких юбках не отставали, и накаляли атмосферу до предела. Вышли в жаркую севильскую полнолунную ночь. Поскольку бассейн закрывали в 9 вечера, просто собрались вчетвером в Олином с Марусей номере, поставили на стол бутылку водки, посидели некоторое время… Маруся сказала: «Не понимаю, эта дверь входная, эта – в ванную, а эта – куда?» Открыли таинственную дверь и обнаружили выход на крышу. Через невысокую стенку перелезть – и бассейн. Высоченный лось Ермолаев с диким рёвом: «Не могу!» первым перелез через стенку… Жаркая ночь, полная луна освещает древние колокольни, а ты лежишь в тёплой воде, глядя на звёздное небо Севильи…

На обратном пути в автобусе Олечка пыталась упорядочить впечатления, чтобы отчитаться перед мужем. литератором и острословом, но, поскольку в голове всё перемешалось, всё время спрашивала Марусю: «Кордова, это что? – а, да, храм, а Толедо? А Севилья? А, да, знаю!» – и крупно написала в дневнике одно слово: «П…..ц!»

Было у Маруси и ещё одно незабываемое впечатление: в маленьком городке, в который впервые привезли туристов, группа погуляла по совершенно африканским улочкам с выбеленными сплошными стенами, за которыми во внутренних двориках проходила скрытая от посторонних глаз жизнь обитателей, и направилась к автобусу. Маруся, конечно, пошла в другую сторону и оказалась на крохотной площадке перед пустым в это время храмом на горе. Вниз по склону тянулись заросли огромных папоротников, жаркий ветер Африки обдавал лицо, пустой храм создавал ощущение присутствия Высшего. Маруся замерла, чувствуя, что это – очень важный момент приближения к чему-то самому главному в жизни. Но пришлось догонять группу, и, как обычно, в суете суть ускользнула.

Вернувшись в Россию в аэропорту все узнали о смерти Миронова и Папанова.

Сезон 1987-88

Вызвал Товстоногов. Сказал: – «У нас раз в пять лет актёры проходят аттестацию. Худсовет настроен против вас, вы не пройдёте.»

«Я недостаточно профессиональна для вашего театра?»

«Нет, вы – профессиональны».

«Тогда в чём дело?»

«Считайте, что вам не повезло! Предлагаю вам добровольно перейти на контракт, и обещаю, что в течение года вам будет предоставлена возможность защитить себя в роли.»

Маруся согласилась, естественно. Современную пьесу репетировал режиссёр из Перми, Г. А. закрыл уже готовый проект. Карьера Маруси зависла в воздухе.

«Стала стареть осязаемо, зримо, реально. Вижу это каждый день в отражении в метро. Опускаются губы, резко обозначаются «трагические складки». Нельзя сказать, что ничего не было в моей жизни, но… всё это было, а что заполнит сегодняшний день? Сегодня каждую секунду сосущая пустота. Тоска увядающего без толку сердца и тела.

Глушу себя работой на курсе. Но работа только усиливает тоску, потому что единственно интересная тема – страсть. Страсть, о которой я рассказываю молодым, сама себя завожу и знаю, что – неутолимо!!»

ДОКТОР:– Курс?

– Да, после катастрофы с Учителем, Михаил Григорьевич остался один и позвал меня преподавать.

!989

Утвердили на главную роль в фильме «Бархан» на Узбекской студии. Снимали в мае-июне в Кара-Кумах, бегали по пескам, на смерть ругались с партнёром Рыжаковым, который уже несколько лет был «в завязке», что напрочь испортило его характер (а может, и был говно?) и который почему-то решил, что за любовь зрителя надо бороться с партнёром, стараясь его «переиграть».

А в это время умер Мэтр.

Маруся вернулась в совершенно неопределённую ситуацию. Театр возглавил К. Ю. Лавров, он же и назначил в начале сезона худсовет, которому Маруся показала «Лику». Её снова взяли в труппу театра (второй раз!), Е. А. Лебедев, встретив в коридоре, сказал: «Вот мы всё ищем артистку, а она у нас, оказывается, есть!» Призван-Соколова в гардеробе, пока никто не слышал, сказала, что это было – гениально! Забрезжила надежда выпустить монолог на Малой сцене.

Заметки драматурга.

Журнал Театральная жизнь июнь 1992

«А вот и последнее воспоминание наиболее близкое по времени и оттого наиболее радостное, хотя и ему предшествовали известные огорчения. Ленинград, доживающий свои последние под старым – или новым, как точнее? – именем. Январь 1991 года. Большой Драматический Театр. Малая сцена. Премьера моноспектакля по моей пьесе «Божественная Лика» В роли Лики Мизиновой – Марина Старых.

Жанр монодрамы многотруден, это я знаю по собственному опыту, и очень может быть, что я не захочу или не смогу дважды войти в эту «реку» – по крайней мере, пока робею. Ведь здесь драматург совершенно беззащитен, ему невозможно укрыться за сюжетом, внешним конфликтом, диалогом, наконец. Между тем он должен, не отступая от всех непререкаемых законов своего ремесла, но ограничив себя аскетическими рамками монолога, выразить в нём и своего героя – его мысли и чувства, – и самого себя. Задачка, доложу я вам!

Но ещё труднее жанр моноспектакля, не всякий актёр решится на такое, а главное – не всякий такое «потянет». За примерами ходить недалеко: та же «Лика» была написана мной не для Марины, а совсем для другой, и вот та, другая не выдержала сложности «материала», он оказался ей не по силам, и она благоразумно отступила.

А Марина нет. Марина – устояла. Причём в самых неблагоприятных условиях. Но давайте по порядку.

Весьма возможно, что Марина Старых, с которой я и познакомился близко именно благодаря «Лике», пришла к моей пьесе «не от хорошей жизни». Выпускница студии при Ленинградском ТЮЗе, она после её окончания работала в театре З. Я. Корогодского, где её амплуа несомненно драматической героини, как вы сами понимаете, было не слишком в чести. Тогда-то и пришла к ней мысль попробовать себя в самостоятельной работе и, с помощью режиссёра Кирилла Филинова (так же ученика Корогодского и и бывшего актёра того же ТЮЗа) осуществить постановку бесхозной к тому времени «Лики». Спектакль был срепетирован, показан главному режиссёру на маленькой сцене «театра на пятом этаже» и… «лёг на полку»(что для спектакля конечно же гораздо страшнее, чем для фильма). Не знаю, что именно не устраивало сурового Учителя в работе Ученицы, в работе, которая привлекала меня своей законченностью и отточенностью. Не знаю… Быть может, всё то же пагубное равнодушие к судьбам драматических героинь своего театра? Не знаю! Но Марина – человек упрямый. И особенно в вопросах дела, творчества. Она не сдалась, она продолжала бороться за свою и за мою, за нашу с ней «Лику». К числу её побед я отнёс бы и телевизионный вариант спектакля, снятый в Нижнем, и успех актрисы на традиционных чеховских фестивалях в Таганроге и Липецке, и то, что спектакль, несмотря ни на что, продолжал жить на разных сценических площадках города.