Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

«Понятно, промолчу, что действовал исключительно по указке Хозяина, неукоснительно выполнял его волю, тем самым вынужденно нарушал законы. Соглашусь, что излишне поспешно принимал непродуманные решения. Бывал жесток, но к этому призывала суровая необходимость, революционная бдительность. Да, карал, под молот попадали невиновные, но действовал согласно любимой Сталиным поговорке «Лес рубят — щепки летят».

Решил, что выступление должно быть коротким, убедительным, запоминающимся.

«Открытие суда задерживается неспроста, видимо, мало собрано доказательств вины».

Не в первый раз представил, как Сталин осознает, что без «ежовых рукавиц» ему не удержать единоличную власть, отдает приказ доставить к нему первого чекиста. В Кремле просит забыть о недоразумении с арестом, перенесенных в тюрьме неудобств, возвращает к прерванной работе на Лубянку, предлагает с новыми силами, рвением продолжить искоренять заговорщиков, шпионов, разгребать авгиевы конюшни, безжалостно давить посмевших сомневаться в правильности политики партии. На прощание крепко жмет руку, что делал далеко не каждому, добавляет: «Лаврентий не справился с руководством, отправим обратно в Грузию».

На Лубянке освобожденного встречают аплодисментами, криками «ура!». Он обнимает не отрекшихся от начальника, тех же, кто предал, отдает на растерзание «тройке»…

Отбросил все мрачное, что окружало после ареста, постарался думать лишь о добром, не зная, что за время заточения многих сподвижников нет не только на свободе, а и в живых. Бесследно пропал выдвинутый в коменданты Кремля Паукер, отправлен на Дальний Восток и сгинул Дерибас, погибли многолетний руководитель Иностранного отдела Артузов, начальник Восточного отдела НКВД Бокий, командир латышских стрелков Берзин, ближайшие помощники — Молчанов, Гай, Агранов, Лацис, Мессинг, упрятан в психиатрическую больницу Сольц…

Закончив продумывать речь, вернул в библиотеку книги — желание читать пропало.

С конца 1939-го и начала следующего года Сталин стал чаще, нежели прежде, вызывать к себе Берию, но не в Кремль, а на дачу в Немчиново близ Кунцево.

Каждый вызов пугал Лаврентия Павловича — было неизвестно, чем обусловлена встреча и, главное, как завершится, вернется ли на службу и в семью или прямым ходом отправят в Бутырку. По пути в Подмосковье чувствовал сухость во рту, в груди участилось сердцебиение.

На этот раз вождь был в редком для него благодушном настроении. Встретил приветствием:

— Гамарджоба, амханаги Лаврентий!

Предложил выпить присланное из Грузии молодое вино, закусить гурийским козьим сыром, мамалыгой, пучком тархуна, маринованной травой джон-джоли. Вспомнил совместно проведенный отпуск на озере Рица. Поругал скверную погоду, запоздалое на юге цветение мимозы, похвастался успехами в школе детей. Разлил вино, в свой бокал добавил воды из графина. Поинтересовался выполнением плана добычи на приисках золота, ходом прокладки Байкало-Амурской магистрали. Взял земляка за пуговицу на пиджаке.

— Как давно держишь у себя Ежова?

— Почти год, точнее, девять месяцев.

— За подобный срок женщина рожает, а ты чешешься. Почему не передаешь дело в суд, тянешь резину? Место Ежова давно на скамье подсудимых.

Берия виновато потупил взор. Сталин продолжал отчитывать:

— Думал, из-за крайней занятости забыл о Ежове? Плохо думал. Почему не докладывал о ходе следствия?

— Считал излишним напоминать о враге.

— Как видишь, больше тебя думаю о неоправдавшем доверия, скатившемся в болото предательства. Хватит держать на казенных харчах, предоставлять бесплатное жилье.

— Кого назначить председателем суда?

— Ульриха. Прекрасно показал себя на прошлых процессах.

— Когда открывать суд?

— Как можно скорее. О процессе ни слова в печати, гласность в данном случае вредна, иначе возникнет мнение, что плохо работали с кадрами, выдвигали на важнейшие командные посты не тех, кто это заслуживал. Не должно быть ни у кого сомнений в верности нашей политики. Сейчас не тридцать седьмой и не тридцать восьмой годы, когда газеты публиковали отчеты, даже стенограммы процесса, отклики на него трудящихся, радио транслировало из Дома Союзов заседания. Время внесло коррективы, осуждение, наказание врагов проведем без огласки, дадим лишь пару строк об исполнении приговора.

Сталин взял из коробки папиросу, разломил, мундштук выбросил в корзину, табак пересыпал в трубку, примял пальцем с желтым от никотина ногтем, чиркнул по коробку спичкой.

— Знаешь, кто был первым коммунистом? Иисус Христос. — Сделал глубокую затяжку дымом и добавил: — Ежов отработанный материал.

Берия встал, но Сталин остановил.

— Зачем сменил в кабинете портрет, чем был плох Дзержинский? Решил польстить товарищу Сталину, дескать, молишься на него, а не на первого чекиста?

Берия не нашел, что ответить, внутренне сжался.

«Как узнал? Ни разу не был на Лубянке. Или на самом деле обладает способностью видеть все и всех насквозь, предвидеть события, от него невозможно ничего скрыть?».

Вождь продолжал попыхивать ароматным дымком.

— Верни Феликса на прежнее место, убери мой лик. Товарищ Сталин незримо присутствует везде, в твоем наркомате тоже…

Пауза в следствии закончилась, Ежова вновь стали вызывать на допросы. Теперь его делом занимался майор Анатолий Эсаулов, так как Родос отбыл в Зауралье инспектировать лагеря, Сергиенко готовил материалы для передачи дела в суд, у Кобулова после повышения — стал одним их заместителей наркома — забот на службе прибавилось.

На первой встрече с новым следователем Николай Иванович попробовал прощупать его, узнать характер и потребовал исключить из обвинений шпионаж.

— Согласитесь, крайне неразумно навешивать подобное на человека, который был самым информированным в НКВД, несколько лет держал в руках все нити закордонной разведки, знал в лицо каждого агента-нелегала, имел о них полную информацию, начиная с псевдо-новых фамилий, адресов местожительства. Если работал на врагов, сдал бы агентуру, оголил Иностранный отдел, оставил его без своих людей за кордоном. Глупо и смешно считать и развратником, беспробудным пьяницей того, кого ставили в пример, называли «железным наркомом», слагали о нем песни. — Николай Иванович не отказал себе в удовольствии и процитировал сложенные казахским акыном строки: