Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

— Как имели возможность удостовериться, против вас и недавние сослуживцы, так называемые друзья. В отличие от вас они идут навстречу следствию, не затягивают его, не посчитали зазорным стать на колени перед самым справедливым, гуманным в мире правосудием.

Меркулов продолжал размышлять: «Богдан был предельно честен. Как же мог потерять честь, совесть, достоинство и скатиться до лжи? Вряд ли беспокоится только о семье, хочет сохранить собственную шкуру…»

Еще подумал, что, судя по всему, напрасно ждать суда, оправдательного приговора, если отметет лживые наговоры, выскажет все, что думает об аресте, следствии, уже не выйдет на свободу.

«Суд, точнее, пародию на него, сделают закрытым, как прежде было с Ежовым, маршалами, генералами, расправятся в тюремном подвале. В печати в двух строках сообщат, что страну избавили от нового заядлого врага — помесь троцкиста и фашиста».

Когда прочитал показания против себя Мешика, Деканозова, Влодзимирского, появилось желание немедленно вымыть руки, смыть прилипшую к ним с протоколов грязь.

— Как видите, о вашей роли в подготовке государственного переворота, превышении власти следствие информировано подробно. Дополните показания, — посоветовал Успенский.

— Есть подобное от Берии?

— Да, притом подробные, рассказывающие и о ваших преступных деяниях. Все подтверждено документами. Следствие можно закрыть, дело передать в суд, один вы задерживаете начало процесса.

— Так будет суд?

— И весьма скоро. Признания нужны в первую очередь вам, чтобы облегчить участь.

— Примеряете метод кнута и пряника? Вначале стращали карами, теперь умасливаете.

Успенский не прореагировал на замечание.

— Крайне глупо, нелогично продолжать отрицать неоспоримое. Считал вас умным, умеющим смотреть далеко вперед. Другие оказались благоразумнее, тот же Берия с готовностью признался, что зимой сорок первого года собирался заключить тайное перемирие с фашистами, за прекращение их наступления отдать часть Украины, Белоруссии, Карельский перешеек, румынам вернуть Молдавию. Дополните эти показания, расскажите о вине перед Отчизной тех, с кем трудились бок о бок, плечом к плечу.

— Роль доносчика претит. Доносительством потеряю уважение к себе.

— Упрямство отразится на приговоре.

— Значит, суд состоится? Назначен день открытия? Определено место проведения?

— Со временем узнаете. Пока сообщу одно: суд будет закрытым и не в Доме Союзов — негоже усаживать на скамью подсудимых там, где недавно стоял гроб с телом дорогого вождя. К тому же нельзя отвлекать народ от выполнения и перевыполнения производственных планов.

Если прежде допросы были изнуряющими, длились по десять-пятнадцать часов, проходили исключительно в ночное время, ближе к зиме стали короткими и дневными. Всеволод Николаевич перестал опасаться применения силы, кормления пересоленной селедкой и отключения воды в кране, чтобы не позволять утолить жажду.

В камере склонял голову на грудь, смыкал веки, чтобы ничего не отвлекало и размышлял, ставил вопросы, искал на них ответы. Волновало, что после ареста не было ни одной очной ставки с шефом, которого уважал за цепкий ум, недюжинный талант руководителя, умение принимать смелые, порой неожиданные, но оказывающимися единственно верными решения. Меркулов научился у шефа требовательности к подчиненным, умению выводить врагов на чистую воду и многому другому.

Брал с него пример даже в мелочах — одно время носил пенсне, хотя не жаловался на зрение. При любой представившейся возможности, выступлении с трибуны, статьи в прессе, разговорах превозносил его чуть ли не до небес. Чувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда тот приглашал на ужин, брал с собой в поездки, посещения села Мерхеули близ Сухуми, где известному всей стране земляку оказывали поистине царские почести. Не только в Абхазии, а и по всей Грузии называли наряду с вождем великим с того дня, когда к всеобщей радости картвел, мегрел, гурийцев, кахетинцев, месхетинцев, сванов значительно сократил им план сдачи сельхозпродуктов, уменьшил налоги. Имя Берии получили в республике совхозы, колхозы, главная площадь в Тбилиси, один из районов города, большой завод. Крайне редко выступал перед большой аудиторией, объяснял это отсутствием ораторских способностей и занимаемым постом в органах, исключающим гласность.

Справедливо считался «отцом» водородной бомбы, после смерти Сталина добился реабилитации врачей, обвиненных в умерщвлении видных деятелей партии, правительства. Закрыл так называемые громкие дела, вернул из лагерей более миллиона, ратовал за нормализацию отношений с Югославией, объединение двух Германий, прекращение войны в Корее. Закрыл нерентабельные стройки коммунизма, в первую очередь прокладку канала в Средней Азии, второго Волго-Донского. Лишил партийные органы былой власти, передал ее областным, городским исполкомам, что не могло не возмутить партийную верхушку.

Меркулов решил непременно напомнить на суде все доброе, что Берия совершил после смерти Сталина:

«Вытащу из омута лжи, в который бросили недруги. Представляют развратником, помесью Дон Жуана и Синей Бороды, измазали с ног до головы дегтем. Да, он не ангел с крылышками за спиной, но и не дьявол во плоти, пороки имеет каждый, он не исключение… Скажу о реформаторских шагах в политике, сельском хозяйстве, промышленности, которые сделали страну, народ богаче, счастливее, сильнее…»

В ставших привычными тишине и одиночестве вновь продумывал выступление на суде.

«На память грех жаловаться, слово в слово повторю то, что сохраню в уме. Не буду тыкать в лицо судьям многолетнюю службу, организацию и руководство СМЕРШем, многое другое. Но не смогу не напомнить о личном вкладе в приближение Победы. Сумею убедить в невиновности Лаврентия — выйдя на свободу, он спасет меня…».

Надежда снова увидеть небо, обнять жену, сына была призрачной, но он не терял ее, надеялся на лучшее.

Проснулся от прикосновения к руке, лежащей согласно тюремной инструкции поверх одеяла. Открыл глаза и увидел склонившегося над собой надзирателя.

— Простите, что нарушил сон. Не могу нe поблагодарить за вашу ко мне доброту, стану помнить до скончания своего века.

Меркулов всмотрелся в вертухая, попытался вспомнить, где, когда, при каких обстоятельствах встречался с ним.

Догадываясь, что заключенный ворошит память, тюремщик пришел на помощь:

— Я капитан запаса, в войну служил в СМЕРШе. В Закарпатье весной сорок пятого командовал отрядом «ястребков». При захвате схрона бандеровцев получил ранение. В госпитале вы вручили Красную Звезду, пожелали скорейшего выздоровления, возвращения в строй. Когда узнали, что моя жена в больнице, дочь под присмотром соседей, дали отпуск домой. Вторично увидел вас во Львове на совещании, сидели подле начальника Управления Воронина.