Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Дьяков переводил и украдкой посматривал на командующего. Бледное лицо Паулюса ничего не выражало, было непроницаемым. Стоило бургомистру произнести фамилии, занимаемые посты, звания подписавших ультиматум представителя Ставки Верховного Командования Красной Армии генерал-полковника артиллерии Воронова, командующего войсками Донского фронта генерал-лейтенанта Рокоссовского, как Паулюс резко повернулся спиной к адъютанту и переводчику. После затянувшейся паузы произнес:

— Передайте всему личному составу армии запрещение впредь принимать парламентеров. При их появлении выслушивать, ничего не предпринимать, тем более не передавать мне, и отсылать назад. И еще, ― генерал-полковник пожевал губами, ― скрыть от солдат и офицеров ультиматум, который я отверг.

— Но ультиматум стал известен чуть ли не каждому в аПаулюс удивленно приподнял левую бровь. ― Да, известен, ― повторил адъютант. ― Его полный текст неоднократно звучал в громкоговорителях противника, отпечатан ими на сброшенных с самолетов на наши позиции листовках.

Прошла тягостная минута тишины, пока командующий снова заговорил:

— Запишите мой призыв к армии. «Враг пытается подорвать наш моральный и боевой дух. Не следует верить никаким заверениям противника. Необходимо стойко отражать атаки. Деблокирующая армия уже на подходе к Сталинграду. Наша задача продержаться до прорыва к нам танков Манштейна»…

Паулюс вновь отвернулся, дал понять, что вопрос об ультиматуме исчерпан, возвращаться к нему он не намерен. В тот же день штаб переехал в глубокий, с низким сводчатым потолком подвал, который надежно спасал от бомбардировок, обстрелов противника.

Адам вывел бургомистра в прихожую.

— Как поняли, капитуляция невозможна, командующий ее не приемлет, не желает о ней даже слышать.

— Наш аэродром в Питомнике захвачен, — напомнил Дьяков.

— Временно, — поправил адъютант, по совместительству начальник управления кадрами армии. ― Прием и отправку самолетов продолжили в Гумраке. ― Демонстрируя отличную память, процитировал последнюю радиограмму начальника Гитлеру: ― «Над Сталинградом развевается флаг со свастикой. Пусть наша борьба будет для нынешнего и будущего поколений примером того, что не следует капитулировать даже при безнадежном положении. Германия победит».

Дьяков подумал:

«Напрасно не воспользовались контактом с противником и не договорились о временном прекращении военных действий для перегруппировки частей, укрепления обороны. Верно поступили, отметя предложение сложить оружие, лично для меня плен равносилен пеньковой веревке на шее. Воронов с Рокоссовским выполнят обещанное, обеспечат немцев с союзниками пищей, медицинской помощью, я же, как добровольно сотрудничавший с противником, буду без лишних разговоров расстрелян или, что всего вероятнее, стану болтаться на виселице».

От подобной перспективы Дьякова обдало холодом, затем жаром, стал невнимательно слушать Адама.

— Герр командующий поступил как всегда верно, проигнорировав ультиматум. Фюрер обещал не оставить нас в беде, разорвав кольцо окружения. Это повторил по радио Геббельс, который не бросает слов на ветер.

Дьяков с трудом погасил возникшую на губах улыбку — была прекрасно известна цена словам колченогого имперского министра пропаганды, народного просвещения и продолжал размышлять:

«Судя по всему, настало время позаботиться о сохранении собственной жизни. В плену вряд ли удастся выдать себя за словака ― я слишком примелькался в городе. Избежать казни не помогут ни выбритая голова, ни отращенные борода с усами. Следует катить в российскую глубинку, где никто не знает бургомистра Сталинграда».

Вспомнил о припасенных документах старшего лейтенанта, орденоносца, комиссованного после лечения в госпитале.

«Необходимо найти умеющего держать язык за зубами хирурга, который за кругленькую сумму сделает мне на теле след пулевого или осколочного ранения. В глубоком тылу, вдали от войны стану прихрамывать, обзаведусь палкой, буду носить на груди иконостас наград участника сражения у Волги, заслуженного ветерана окружат почетом…».

Радужные планы, мечты уводили далеко от реальности, отчего Дьяков непроизвольно смежил веки, но тут же поспешил открыть глаза, чтобы Адам не подумал, будто его рассказ усыпляет бургомистра. Обрадовало предложение выйти на свежий воздух, и возле стены универмага увидел ряд свежих могил с крестами и касками на них.

«Почему захоронили у штаба? Не пожелали утруждаться, уносить подальше, попадать под шальные снаряды, пули?»

Адам заметил интерес собеседника к маленькому кладбищу.

— Ближе к весне, когда земля отмерзнет, перезахороним на главной здесь площади, предварительно, понятно, уберем могилы защитников Царицына. Рассказывали, что прежде Сталинград был одним из красивейших, благоустроенных городов Поволжья, жаль, что от былого ничего не осталось. Кстати, почему в честь Сталина переименовали этот город?

Дьяков утолил любопытство полковника:

— Два десятилетия назад Сталин был одним из руководителей обороны Царицына от белогвардейцев, но, как и ныне, позорно сдал город противнику.

Адам рассмеялся.

— И за поражение город получил имя усатого кавказца?

Бургомистр продолжал информировать:

— В его честь появились города Сталино, Сталинири, Сталинабад, сотни поселков, районов, площадей, проспектов, заводов, фабрик, колхозов, совхозов, даже детских садов.

— Тщеславный советский вождь…

— Фюрер, в отличие от Сталина, пример скромности, запретил присваивать свою фамилию, точнее, псевдоним, даже родному ему в Австрии Браунау-на-Инне.

Дьяков напомнил, что молодежная нацистская организация носит имя «Гитлерюген», на что полковник парировал:

— В Советском Союзе имеется подобная детская организация «Юные ленинцы». Но мы отвлеклись, Германия смогла преодолеть на пути к Востоку ужасное русское бездорожье, пережила зиму сорок первого, победоносно дошла до Волги, достигла границы с Азией, и ей не страшны новые испытания, преодолеет и их.

Из записок Дьякова

…Не с кем поговорить по душам, быть откровенным, вылить наболевшее, приходится все копить в себе. Никому ни в чем нельзя довериться, поэтому размышления заношу в заветную тетрадь…

…Над Сталинградом, и значит, надо мной, с каждым часом, даже минутой сгущаются тучи. Не только я перестал верить обещанию Гитлера прийти на помощь 6-й, все в армии считают его слова пустым звуком.

…При очередном посещении штаба снова увидел Паулюса. За последнее время он сильно изменился, заметно постарел, выглядит уставшим, похудел — мундир висит, как на вешалке, нетвердо ступает — шаркает ногами, горбится, точно на плечи лег тяжелый груз, чье имя ответственность за армию. От рядовых до полковников считают его виновным в создавшемся положении. Вместо того чтобы засучить рукава, забыть о сне, отдыхе, собрать в кулак все силы, пробиться из окружения, стал заботиться о спасении от пленения или гибели сыночка-наследничка, майора, с поспешностью отправил отпрыска из Сталинграда в безопасную Германию…