Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Ягода криво улыбнулся.

— С подобным успехом можно обвинить в распятии Христа, товарищ прокурор.

Вышинский резко перебил:

— Я вам не товарищ! Держите себя в подобающих арестованному рамках. Признаете предъявленные обвинения?

— Конечно нет. Все сказанное и мной услышанное — ложь.

Вышинский и Слуцкий переглянулись: надежда, что бывший всесильный нарком внутренних дел, затем нарком связи будет сговорчивым, не станет затягивать следствия, не оправдалась.

Ягода исподлобья смотрел на Вышинского: «Не рано ли вступаю в спор, отметаю обвинения? Как бы не рассердить, иначе отплатят за то, что ерепенюсь, поселят в самую грязную, не проветриваемую, не отапливаемую камеру с мокрыми стенами, мокрицами, тараканами, клопами, станут кормить помоями, не давать прогулок, унесут матрац с подушкой, чтоб не отлеживал бока, наконец отдадут костоломам, те сделают из меня отбивную. Уж мне-то прекрасно известно, как добиваются признаний, делают любого послушным, сговорчивым. Стоит согласиться с упущением в подборе кадров, затягиванием следствия, неувеличением числа сексотов. От серьезных обвинений не оставлю камня на камне, разобью в пух и в прах. Пусть узнают, с кем имеют дело, обломают об меня зубы».

Ответил на вводные в протоколе вопросы, уточнил биографию, назвал место последней работы. Начал перечислять правительственные награды, но Вышинский одернул и сказал, что гражданин Ягода специальным указом будет лишен орденов, медалей, почетных знаков. Не мог отказать себе в удовольствии и заявил, что смешно называть банальным шпионом того, кто несколько лет руководил карательными органами, держал в своих руках все нити закордонных агентов, контролировал работу ГУЛАГа, погранзоны, многое другое, что входило в функцию НКВД.

— Будь я на самом деле шпионом, то иностранные спецслужбы наводнили бы страну своими агентами, диверсантами, пролезли во все без исключения наркоматы, Генеральный штаб Красной Армии, для врагов не осталось бы ни одной неразгаданной нашей тайны, зарубежные разведчики чувствовали бы себя в Союзе, как на Монмартре, Пик-кадили, Кайзерплаце. Глупо считать меня продавшимся за тридцать сребреников румынской Сигуранце, германскому абверу, французской Сюрте женераль.

Вышинский «обрадовал»:

— Наряду с вами обвиняются в шпионаже, антисоветской деятельности, попытке развалить органы, продаже за кордон военных тайн, намерении открыть чужим армиям границы и других государственных преступлениях граждане Бухарин, Рыков, еще ряд известных лиц.

Известие оглушило Ягоду. Расширившимися от ужаса глазами уставился на главного прокурора.

«Вот это новость так новость! Никогда бы не подумал, что посмеют забрать «совесть партии», как Ленин назвал Бухарина, прихватят Рыкова, одно время возглавлявшего ВЧК, затем Совнарком. По всему видно, аресты, и мой в том числе, санкционировал Коба, только ему мы по зубам. Бухарин с Рыковым встали у него на пути, серьезные соперники в захвате всей полноты власти, но я-то ему не конкурент, всегда и во всем был послушен, смотрел прямо в рот, на лету ловил приказы, чтоб тотчас исполнить, несмотря на то, что порой были противозаконны, оставлял его руки чистыми, совесть незамутненной».

Вышинский продолжал:

— Знаю вас, как человека здравого, умеющего заглядывать далеко вперед. Должны понять со всей очевидностью, что нет иного выхода, как согласиться с обвинениями.

— При вынесении приговора суд учтет это, — посоветовал Слуцкий.

Ягода воспрял духом.

«Суд будет, не отправят в расход по решению «тройки». При публике, представителях печати, радио, зарубежных акул пера отмету дичайшие обвинения. Пока стану вести себя ниже травы, тише воды, иначе испытаю крутые меры дознания, какие сам ввел, требовал применять к упрямым, не согласным с обвинениями. Не буду отрицать все подряд, признаю мелкие ошибки, например отсутствие контроля за выполнением приказов, нетребовательность к подчиненным. Получу партвзыскание, выговор в учетную карточку. На процессе выступлю с ходатайством провести заседание при закрытых дверях, дабы служебные тайны не стали достоянием любопытных: работа органов не должна разглашаться, дела руководимого мной относительно недавно наркомата должны оставаться за семью печатями».

Радовало, что его делом занимается Слуцкий, кому подписывал приказы на премии, представления на получение наград, выделил служебную дачу в пригороде столицы — должен на доброту ответить добротой.

«Неизвестно, как себя поведет прокурор, что от него ожидать. Знаю его мало, лишь однажды на банкете оказались за одним столом. Не пригубил вина, налегал на ессентуки, попытка разговорить ни к чему не привела… Темная лошадка. Бывший меньшевик, перед революцией по приказу Керенского искал скрывающегося в Разливе Ленина, ранее, в камере Бакинской тюрьмы, сблизился с наглухо закрытым от всех Хозяином. Стреляный воробей, на мякине не провести».

Вышинский пристальней, нежели прежде, всмотрелся в Ягоду.

— В заполненных вами анкетах, автобиографии указывали свой партстаж с 1907 г., но согласно поднятым в архиве документам он на десять лет меньше. Настаивали на получении образования, когда как школу не окончили.

— Среднее образование завершил с довольно высокими оценками.

Прокурор пропустил замечание мимо ушей.

— В свое время Троцкий обвинил вас в применении ядов неугодным, личным врагам. — Вышинский не ждал ответа, считал факт неоспоримым. — В изготовлении отравляющих веществ поднаторели в юности и в сознательные годы испытывали на арестованных, чтобы впоследствии умерщвлять политических деятелей, работников культуры, литературы, кто мешал карьерному росту, знал вашу подноготную.

— С фармакологией завязал задолго до революции, больше ею не занимался.

— Так же инкриминируется убийство отца и сына Горьких, они же Пешковы, товарища Менжинского, на чей пост зарились, не желая ходить в заместителях.

Ягода напомнил, что Вячеслав Менжинский долго и тяжело болел, умер после сердечного припадка, а освободившееся кресло председателя НКВД по закону занял первый заместитель, он же был вторым, заменил скончавшегося позже, по решению Генерального секретаря товарища Сталина.

— Иосиф Виссарионович оценил мои деловые качества, как и моего заместителя Агранова еще при обороне Красного Царицына. Назначению на ответственный пост способствовало членство с лета 1920 г. в коллегии ВЧК, в которую кроме Феликса Эдмундовича входили Менжинский, Кедров, Петерс, Медведь, Лацис и ваш покорный слуга. Между прочим, список утвердил сам товарищ Ленин.

Ягода одернул себя: «Рано вступаю в спор. Прокурор твердо стоит на занятых им позициях, не столкнуть, ни в чем не переубедить — упрям как сто чертей. Если рассержу — отдаст костоломам, чтоб выбили дурь, к предъявленным обвинениям добавят другие, такие же абсурдные, вроде попытки взорвать Кремль, затопить метро, отравить водопровод…»