Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Эгон Эрвин Киш не был ни Толстым, ни Бальзаком, хотя в молодые годы тоже пробовал писать романы. Киш стал создателем современного репортажа. И все-таки у него есть что-то общее с Бальзаком и Толстым. Его творчеству свойственна та же способность высвечивать мир во всех его деталях и реалиях. Однако Бальзак изобразил, как писал Маркс, только Францию своей эпохи, а Толстой, по словам Ленина, только часть Европы времени Наполеона. У Эрвина Киша же читатель найдет поучительные свидетельства о жизни всех пяти континентов. И он освещает ее гораздо лучше, чем многие профессиональные экономисты и историки, вместе взятые.

Удивительно, как умел Киш отыскать необходимые сведения, в том числе и в старых книгах и архивах. В заграничных библиотеках он чувствовал себя как дома. У него самого была самая большая в мире библиотека криминальной литературы, которую разграбили немцы. И все-таки Киш всегда отдавал предпочтение тому, что лично видел и пережил. И всегда он стремился увидеть и пережить как можно больше.

«Я жался среди тех, кто, окоченев от холода, набивался до отказа в теплушки, стоял в очереди с голодающими в ожидании тарелки супа для бедных, спал в ночлежках с обездоленными, вместе с безработными рубил лед на Влтаве, в качестве помощника плотогонов плавал до Гамбурга, исполнял роли статистов в театре, с завербовавшимися люмпен-пролетариями участвовал в уборке хмеля в окрестностях Жатеца, работал подсобным рабочим на живодерне. И если на моем пути возникали препятствия, то я писал и о препятствиях — зачастую это было даже гораздо интереснее, чем сам сюжет».

Подобному раскрытию правды Эгон Киш оставался верным до последних лет своей жизни.

Эгон Эрвин Киш был известным художником, он в совершенстве владел пером. Если бы его искусство заключалось лишь в сухой регистрации фактов и наблюдений, то едва ли бы оно приобрело столь огромную воздействующую силу на читателя и едва ли бы он стал репортером с мировым именем. И поскольку книги Киша — это волнующие приключения, поскольку они написаны живо и красочно, их с интересом читают и недруги писателя.

Киш всегда был там, где что-то происходило. И его интеллект, его популярность всегда действовали в мире прогресса как великая объединяющая сила. Говоря словами Маркса, он хотел не только изображать мир, но и участвовать в его изменении. Только сам он оставался прежним. Убежденным коммунистом, каким стал однажды и навсегда.

Прав был Эмиль Утиц, автор интересной книги о Кише {294} 294 Утиц Эмиль (1883—1956) — философ и эстетик; его книга о Э. Э. Кише — «Классический образец журналиста», Берлин, 1956. , когда назвал его фанатиком разума. Однако сердце этого фанатика было ласковым, страстным, полным любви к людям, как сердце Максима Горького.

1970 г.

Перевод Р. Л. Филипчиковой.

Умер Зденек Неедлы.

Завершилось творчество, необычайное по своей широте и богатству мыслей. Окончилась жизнь могучего древа, посвященного в тайны грозовых туч, выросшего из прошлого и устремленного в грядущее, на коре которого оставили свои следы борьба за жизнь, удары ураганов и бурь, о котором писал Верхарн:

Величие Зденека Неедлы не носило холодно ошеломляющего характера. Он был прост, полон сердечности, глубокого понимания нужд и стремлений человека. Таким он был уже с юных лет, и поэтому позже ему удалось преодолеть ограниченные рамки профессии историка и ученого и отдать свои знания на службу жизни.

Он сосредоточивал свой интерес на великих личностях нашей истории культуры и сам принадлежал к числу таких личностей. В монументальности творческого размаха и горячей человечности Неедлы, преображавших сердца и умы его поколения и поколений грядущих, проявлялись и свойства характера мастера, близкие Бедржиху Сметане, Микулашу Алешу, Божене Немцовой, Алоису Ирасеку.

О нем писали как об учителе, и он с гордостью принимал это почетное звание. Но он не держался проторенных дорог и отживших основ старого мира. Сама история была для него учительницей и зачинщицей революционных преобразований. А когда он понял, что творцом истории является народ, он везде и всюду стал это пропагандировать.

Его работы в области истории, музыковедения, литературы, монографии, философские и политические статьи, полемика и критика, его эстетика — все несет на себе следы смелой и бунтарской борьбы, цели которой всегда определялись самыми высокими требованиями народа и общества. Поэтому Зденек Неедлы неизменно стоял на передней линии борьбы, на стороне великих дел, на стороне будущего мира.

В этой основной гуманистической концепции его творчества, направленного из прошлого в грядущее, также заключается его жизненность. Те, кто будет подробно и критически анализировать наследие Зденека Неедлы, найдут в нем и то, что уже поглотила Лета, что когда-то осталось недорешенным, что было обусловлено временем и, разумеется, не лишено заблуждений и частичных ошибок. Но никогда не оскудеет глубокая борозда, проложенная Зденеком Неедлы в нашей национальной почве, из нее взошли мысли, которые останутся живыми и необходимыми для дела коммунизма.

Он был современным, но не в узком, временном значении слова, потому что он понимал свою эпоху и ее главные конфликты и потому что понимал современность в соответствии с идеологией марксизма-ленинизма, к постижению которого он шел в течение всей своей деятельности.

Его знали в нашей республике всюду. Места, где он читал лекции, он изучал по их прошлому и по живому сегодняшнему дню. Он был товарищем рабочих, которые уважали его еще с двадцатых годов, когда он примкнул к их борьбе, он был другом студентов и молодежи, к росту и развитию которой он всегда относился с пониманием. Его честолюбие заключалось в том, чтобы всегда оставаться молодым по образу мыслей, как молод был мир, на стороне которого он стоял. Ему благодарно было за расширение кругозора поколение Иржи Волькера и Витезслава Незвала.

И для грядущих поколений, которые подойдут к его трудам творчески и чутко, он навсегда останется надежным компасом, который не обманет.

1962 г.

Перевод И. С. Граковой.

Слово, которое труднее всего дается писателю, которое его преследует и ходит за ним, будто собственная тень, — это слово «правда». Но правда — не нечто окаменевшее и застывшее в неподвижности, время воздействует на нее, как и на все остальное. Когда писатели переселились в города и столицы, их начали справедливо упрекать, что они отрываются от жизни. На что они, также в соответствии с правдой, отвечали: «А там, где мы сейчас живем, — это не жизнь?»