Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

Всего 4 литра! И это казалось в царское время уже бедствием. «Сухой закон» был поддержан обществом, народом и продержался целых 10 лет, пройдя через годы революции и гражданской войны.

– Ленин лично поддержал продление «сухого закона»! – особо отметил академик.

В те революционные годы потребление падает до мизерных 0,2 литра на человека. И только злодей Троцкий возвращает алкоголь и вводит на его продажу монополию в советской республике. Потребление опять начинает расти, но русское, теперь советское, общество уже отвыкло пить. И по сути, ввиду остаточного эффекта, «сухой закон» продержался до 1964 года, т. е. еще почти 50 лет. Только в 1965-м уровень потребления алкоголя достигает тех 4 литров на человека в год, что был в царской России до введения «сухого закона».

Мы сидели в зале и ошарашенно слушали все эти цифры и факты. Я вообще впервые услышал, что в России, оказывается, был «сухой закон» и что у нас раньше так мало пили. Впервые мы что-то слышали и про влияние «малых народов» на спаивание русского человека. Весь зал завороженно слушал академика. А он был в таком возрасте, что помнил царские времена, революцию и войну. Он видел все это сам.

– И вот сейчас, – продолжал академик, – потребление выросло до безумных 18 литров в год, т. е. более чем в 4,5 раза по сравнению с царскими временами и в десятки раз по сравнению с временами революции и войны! Мы теряем каждый год от пьянства по миллиону человек!

Когда академик закончил свой доклад, весь зал был загипнотизирован цифрами, словами и идеями. В заключение он попросил поднять руки тех, кто был за то, чтобы немедленно ввести в СССР… «сухой закон».

Все сидящие в зале Дворца Культуры имени Ленина подняли руки. Я выходил из ДК просветленный и возбужденный – мы больше не будем пить!

А через несколько месяцев газета «Правда» вышла с передовой статьей – «Трезвость – норма жизни!». Горбачёв начал «антиалкогольную» кампанию по всей стране.

По прошествии времени эту кампанию, провальную и экономически неудачную, будут считать волюнтаристской причудой нового молодого Генсека, началом его неудач. Но тогда она однозначно воспринималась нами как благо, как реальная попытка улучшить жизнь и здоровье советского человека.

Она началась по приказу сверху, но была выстрадана изнутри.

Сынок, здравствуй!

Решила написать тебе несколько строк после твоего ночного телефонного звонка, т. к. мысли одолевают написать тебе, чтобы ты не стремился ехать в стройотряд, раз не посылают – и не добивайся. Ведь поработать ты сможешь устроиться и дома, у нас на фабрике грузчиком. Заработок за месяц будет рублей 150–180.

А в стройотряд на следующий год ты должен будешь ехать, вот тогда и поедешь.

А так, ты немного и заработаешь, и дома побудешь, все-таки отдохнешь и фруктов поешь.

Так что, сынок, не надо стремиться ехать в такую даль ради денег.

Больше писать нечего.

До свидания.

Успехов тебе в учении.

Мой первый стройотряд был на БАМе.

Неожиданное решение комитета комсомола взять первокурсника сразу на Байкало-Амурскую магистраль, было для меня большой честью.

Так водилось в стройотрядовских традициях тех лет, что после первого курса ты в лучшем случае попадал в какой-нибудь подмосковный строяк. И только после «подмосковья» мог уже попасть в дальний, престижный сибирский стройотряд. Там работал «северный» коэффициент, и все привозили денег в два раза больше, чем из Подмосковья.

Кроме этого, работало общее правило – после первого курса все начинали с «рабов». Рабочая градация в студенческих стройотрядах была довольно четкая: рабы, мастера, бригадиры и командиры. В типовом отряде из 30 человек к командирскому составу относились два-три человека: как правило, командир, мастер и комиссар.

Остальные – «рабы».

Они месили раствор, носили бетон, цемент, кирпич. А что еще мог делать на стройке молодой человек в 18–20 лет, если он до этого даже не держал в руках лопату? Мы ничего не умели и учились элементарным строительным специальностям там, в стройотрядах, в полевой и боевой обстановке.

Класть кирпич – не простое дело, штукатурить – еще сложнее. Это не только физически сложная работа, она требует еще и навыка, а он приходит не сразу. Профессионально класть кирпич или штукатурить стены ты мог научиться только ко второму или третьему сезону. Тогда из «раба» ты превращался постепенно в бригадира, а там, возможно, и в мастера отряда или даже в командира.

На строительной площадке работали все, включая мастера. Комиссар должен был отвечать за общественную работу, но по факту в напряженных рабочих буднях было не до общественной работы и комиссар работал на площадке на равных со всеми. Единственный, кто не работал физически, – командир. У него была ответственная задача и миссия – выбивать материалы, машины, механизмы, а главное – набрать побольше объемов работ.

И самое важное – командир «закрывал» наряды, т. е. договаривался с тамошним начальством о деньгах, которые нам заплатят за работу. Командирская должность была самой главной и важной в отряде. Командир стройотряда – непререкаемый авторитет. Я обязательно буду таким командиром, мечтал я уже с середины первого курса, наслушавшись о студенческих подвигах в далеких сибирских строяках.

Но тогда, летом 85-го меня взяли на БАМ… «рабом».

Мы строили бетонную дорогу внутри рабочего поселка Дипкун, расположенного на железнодорожной ветке БАМа, где-то между Тындой и Владивостоком.

Рабочий день обычного советского рабочего или служащего был четко нормирован, ни часом больше, ни часом раньше. На производствах бывали, конечно, авралы, и человек мог прийти с работы позже или даже выйти сверхурочно в выходные. Но каждый такой сверхурочный учитывался и оплачивался отдельно по двойному тарифу. В обычной жизни такое случалось нечасто. Мы привыкли, что родители приходили с работы вовремя. Советский человек не любил сверхурочные, не хотел задерживаться на работе допоздна.

А тут, в стройотряде на БАМе, я увидел, как это – работать не «по-советски»!

Мы начинали рано утром, а уходили с площадки, когда уже темнело. Под конец строяка, когда наступил финальный аврал, мы ставили прожектора, чтобы можно было работать и ночью. После работы хватало сил только дойти до койки. Спали не более шести-семи часов. В бытовке, где мы жили, душа не было. Не было и ужина. Обед в рабочей столовой был сытный, его хватало на весь день. Вечером, после работы – максимум чай, столовка уже не работала. Суббота была рабочей, выходной день один – воскресенье. Баня – раз в две недели.