Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

– Это будет очень важное собрание! Ключевое. Там мы будем выбирать секретаря комитета.

Кандидатов было двое, оба были уже успешными командирами стройотрядов, оба пользовались авторитетом. У Васи не было резко негативного отношения ко второму кандидату, но все-таки он призывал голосовать за Якименко:

– Это наш человек. С ним будет лучше.

Почему-то он был за одного и против другого – я уже не помню его аргументов. Но он убедительно говорил, что это очень важно!

Оказывается, комсомольские собрания на Физтехе – дело первостепенного значения! Это не рутинное, замшелое, тухлое собрание, где кто-то по бумажке зачитывает сухой текст и все лениво поднимают руки – за!

– Нет, у нас тут не так! – увлеченно вещал Вася, – Наши собрания – это наша жизнь. Тут мы определяем, как будет устроено наше житье-бытье, кто будет нами рулить и чем мы будем заниматься.

Общественная жизнь на факультете аэромеханики и летательной техники (ФАЛТ) в те годы была очень насыщенной и активной. Учебным процессом руководил деканат, но что будет твориться в свободное время, вне учебы, определял комитет комсомола. Скажем, если мы хотим найти билеты в лучшие театры, то это вопрос к комитету комсомола. Футбол, волейбол и вообще спортивная жизнь – тоже к комитету. Кино, дискотеки и прочее – комитет комсомола ведал всем. И решали эти проблемы не какие-то приглашенные со стороны люди.

– Всеми этими вопросами мы занимаемся сами, – втолковывал Вася. – Только от нас зависит, какой будет наша жизнь, яркой или скучной. Если мы выберем плохой состав комитета и плохого секретаря, то такой будет и наша жизнь.

То знаменательное комсомольское собрание очень многое изменило для меня. С такой обстановкой я столкнулся впервые, хотя уже не раз участвовал в собраниях и со стороны наблюдал за чем-то подобным. Мы много раз видели телевизионную картинку Съездов КПСС, где все было единодушно и единогласно. Но тут, в актовом зале ФАЛТа МФТИ, было по-другому.

Тут царила настоящая демократия.

Публичное изложение кандидатами своих программ (не говоря уж о предвыборных встречах и агитации), вопросы из зала, жаркие дебаты, крики, смех и результирующее голосование, где голоса разделились примерно поровну: 49 % и 51 %.

Здесь каждый голос имел значение, их пересчитывали несколько раз.

В СССР результат при любых голосованиях был около 100 %, в худшем случае – 95 %. Но чтобы разница в голосах была мизерной – такого я еще не видел.

Это – первое, что удивило на ФАЛТе и заставило поверить, что я попал в уникальное место, в сообщество свободных людей.

«Тут будет интересно, ярко и живо! Тут не будет рутины».

Через два года в этом актовом зале будут голосовать уже за меня, выбирая секретарем комитета комсомола факультета. Это станет для меня главным событием физтеховской жизни, которое, возможно, и определило судьбу.

Они умирали один за другим.

В ноябре 1982-го на трибуне мавзолея с траурной речью над гробом Брежнева выступал Андропов. Советские люди увидели его тогда впервые.

Мы, конечно, много раз наблюдали его на фото среди других членов Политбюро ЦК КПСС. Этот ряд однообразных портретов висел по всем городам, их носили на всех демонстрациях, но все они сливались в единый строгий ряд неподвижных начальников.

Брежнев был единственным лидером, на которого смотрела страна, остальные просто стояли рядом, мы их не замечали.

На тех похоронах мы впервые увидели Андропова живьем.

Он говорил ровным, уверенным голосом, руководя этим траурным митингом. Тот факт, что Андропов долгие годы возглавлял КГБ, лишь подтверждал увиденное – пришел серьезный сильный человек.

Первый шок от смерти предыдущего бессменного генсека был недолгим. Жизнь продолжилась, как и шла, ничего не поменялось. Каких-то новых установок или инициатив по реорганизации советского общества Андропов сходу не объявил, а дежурные слова про усиление дисциплины были правильно восприняты.

Народ, может, и смеялся над перегибами этой «борьбы», когда дружинники стали вдруг устраивать «облавы» в кинотеатрах на дневных сеансах, выискивая прогульщиков и тунеядцев. Это было само по себе забавно, но, с другой стороны, все мы видели, что в реальной жизни с дисциплиной на рабочих местах были нелады. И наведение тут порядка люди приняли с пониманием. Тем более от человека, который пришел из КГБ. Этот точно будет усиливать дисциплину. Но чего-то чрезвычайного не происходило, жизнь быстро закрутилась чередой обычных забот и новых пятилетних планов.

И потому полной неожиданностью всего через год на нас свалилась новость, что умер уже… Андропов.

И снова та же картинка Колонного зала Дома союзов, убранного траурными лентами, и бесконечная вереница людей, флагов, венков и орденов на подушечках. Смерть Андропова страна восприняла спокойно, даже с некоторым азартом. Мы цепко наблюдали за длинным рядом руководителей, выстроившихся в последний почетный караул у гроба покойного.

Кто будет следующий?

Фамилия Черненко, названная диктором центрального телевидения как фамилия нового Генерального секретаря, вызвала, скорее, непонимание и недоумение. Его мы тоже увидели тогда живьем впервые. Но если Андропов с трибуны мавзолея говорил уверенно и четко, то речь Черненко явно показывала – это ненадолго. Константин Устинович говорил уставшим голосом больного пожилого человека.

Один глубокий старик сменил на посту другого.

Эта череда генсеков рассеяла сакральность верховной власти. Они такие же смертные. Кроме того, обстановка вокруг показывала, что от их смены ничего сверхординарного не происходит. В стране ничего не изменилось с приходом Андропова, все оставалось на местах и при Черненко. Значит, будет все также и при ком-то другом.

Я поступал в техникум при Брежневе, а уезжал поступать в Москву уже при Черненко, за короткие четыре года учебы сменилось три Генсека. А еще через год умер и Черненко.

13 марта 1985-го на трибуну очередного траурного мавзолея поднялся Горбачёв.

Он был в каракулевой шапке, как и остальные окружавшие его члены Политбюро.

Когда телекамеры застыли, чтобы показать нового Генерального секретаря, с первыми же его словами «Товарищи, мы провожаем в последний путь…» вдруг громко закаркали вороны, залетевшие стаей на Красную площадь и случайно попавшие в кадр.

Страна хоронила в тот день не просто очередного Генсека, а эпоху, до конца которой оставался всего месяц.