Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

Раньше, в Советском Союзе, все слышали про какие-то миллиарды на строительство того, на строительство сего, но все расчеты между предприятиями шли безналом. Наличных предоставлялось ровно столько, сколько нужно было для выдачи зарплат, и ни копейки больше. Советские миллиарды были для всех нас тогда абстракцией. Их никто не видел. Каждый видел только те 100 рублей, которые получал раз в месяц. Поэтому вопрос о том, можем ли мы дать Зойше 10 миллионов рублей кредита наличными, был для нас всех сверхнетривиальным.

Но, вчитавшись в инструкцию тогдашнего ЦБ, мы вдруг поняли: да, можем! Мы решили попробовать!

Мы подписали кредитный договор с Димой, перевели на счет его кооператива 10 миллионов безналичных рублей и взяли его заявление на снятие наличных, чтобы отвезти в РКЦ.

В тот день мы не знали, чем все это закончится. На нашем корсчете в РКЦ в тот день лежало около 20 миллионов безналичных рублей. Утром мы послали в РКЦ нашего кассира с заявлением: он должен был снять наличными 10 миллионов рублей, чтобы выдать их клиенту. Диму мы попросили приехать ближе к вечеру, так как не знали, получится у нас или нет.

Днем мне перезвонил кассир и сказал, что деньги нам в РКЦ выдали, они их везут.

Вечером приехал Зойша, и мы все собрались в нашей большой переговорной комнате, чтобы еще раз обсудить кредит, сделку и выдать ему эти деньги. Мы сидели, разговаривали, шутили о чем-то, смеялись, а потом попросили кассира принести-таки деньги, чтоб отдать их Зойше.

И вот кассирша начала пачками заносить в переговорную комнату 10 миллионов рублей.

Пачек было много, очень много.

Мы все сидели вокруг стола, а стол заполнялся и заполнялся этими пачками свеженапечатанных денег. Когда принесли все – мы замерли.

Груда денег завораживала, это была какая-то магическая картина. Мы никогда еще в жизни не видели столько денег!

И они лежали вот так просто на столе перед нами. Их можно было взять, пощупать, потрогать. В этот момент их можно было даже положить в карман.

В переговорной комнате никого не было, кроме нас четверых и Зойшы.

Все мы этим утром на электричке приехали из нашей облупленной физтеховской общаги. А сейчас сидим тут впятером, и перед нами эта куча денег!

– Это круто, мужики! – произнес Зойша, все еще завороженно смотря на груду денег.

Так же, чуть очумело, взирали на них и мы.

– Работать с налом – это круто, это круто, – запинаясь, стал говорить Дима.

В тот момент наши роли поменялись. Он стал обычным трейдером металла, который перегоняет куда-то вагоны с алюминием, а мы стали настоящими банкирами. Все почувствовали, что мы – уже круче. Мы могли вот так положить на стол 10 миллионов рублей налом, а он нет.

Распад СССР произошел абсолютно незаметно. Разговоры о новом «союзном договоре» шли с трибун Съезда народных депутатов уже давно, о нем постоянно говорил Горбачёв, и к этим разговорам все привыкли, как к рутине. Ну был «старый» договор, теперь будет «новый». Какая разница? Нам, гражданам великого Советского Союза, это было безразлично. Никто даже не мог подумать, что собравшиеся в Беловежской пуще Ельцин, Кравчук и Шушкевич могут отменить СССР.

Как это может быть? Как можно, например, отменить день или ночь? Они собираются и подписывают какие-то договоры просто так, для игры. Мало ли, по какому поводу встречаются руководители регионов. Всерьез эти встречи не воспринимал никто. Ни общесоюзное, ни общероссийское телевидение их тоже громко не освещали, все было буднично.

За полгода до Беловежского соглашения Горбачёв провел декларативный референдум «О сохранении СССР». Вопрос «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик?» казался глупым и диким. А как иначе? Народ, естественно, ответил «за» подавляющим большинством (78 %). Но сам референдум и постановка вопроса не воспринимались нами серьезно, а напоминали старые советские лозунги в духе «Мы за мир во всем мире!».

И вот Горбачёв провел полгода назад свой «глупый» референдум, а теперь Ельцин отвечает ему таким же глупым «договором» в Беловежье. Наверное, вскоре Горбачёв как-то ответит, и подпишут новый договор и т. д. и т. п. Мы уже привыкли к их, Горбачёва и Ельцина, спорам и «драчкам». Единственное, что в тот момент вдруг резануло слух: названия «СССР» больше нет! Так объявили по телевидению. Телеведущие, сообщая эту новость, ухмылялись и удивленно пожимали плечами, сообщая, что пока временно придумано название… «СНГ»! Это молнией пронзило сознание. «Бред какой-то, – первое, что приходило в голову, – Как это, нет "СССР"?..»

Обсуждение нового названия Союза тут же началось на телевидении и в газетах. В основном все пытались придумать новое содержание для старого любимого сочетания «СССР». Нужно только заменить слово «Социалистических». В тот момент уже считалось, что мы строим, скорее, капитализм. Под сомнение ставили и слово «Советских», тут тоже начались вопросы. Но, даже убрав эти два явно идеологизированных термина, можно было найти новую сущность для привычной аббревиатуры. На ум приходило «Содружество Свободных Суверенных Республик» или «Союз Суверенных Самостоятельных Республик» или что-то в этом роде.

В те дни казалось, что странное и нелепое слово из трех букв – «СНГ» – это временный симулякр. Завтра наверху придумают что-то новое, договорятся и подпишут уже какой-то окончательный договор, где все останется по-прежнему, как и было – СССР. Так понимали ситуацию внизу. Понимали ли ее также наверху? Думаю, да. Эти игры в «Беловежские соглашения» там считали, скорее, кабинетными забавами, шахматной партией. Сегодня один съел пешку соперника, а завтра противник съест твою. И игра продолжится.

Но нет ничего более постоянного, чем временное. И оказалось, что СССР умер внезапно. Все произошло неожиданно для всех: и для играющих, и для зрителей. Год назад я окончил Физтех. В моем паспорте гражданина СССР стоял штамп о временной прописке в общежитии в Жуковском. Прописка была именно «временной», и она скоро заканчивалась, так как предстояло покинуть общагу. И потому нужно было получить какую-то новую прописку, временную или постоянную.

По старым советским правилам именно прописка определяла все, а в данном случае, к какой стране тебя отнесут. Я был женат, жена была из Подмосковья, и, прописавшись после института у тещи, я стал гражданином России. Но, если бы я не был женат и не смог бы быстро найти работу, то пришлось бы хоть на время вернуться в Горловку, на Украину, и тогда я стал бы гражданином Украины. Полное понимание смысла произошедшего пришло именно в этот момент!