Дебора Дэвис - Моя история любви

Если у нас не были запланированы два выступления подряд, что означало, что времени на сон совсем не оставалось, то мы бронировали номера в отеле или в сети мотелей и нам всегда приходили телеграммы, подтверждающие нашу бронь. В старые времена, подъезжая к отельному комплексу, можно было видеть, есть ли в отеле свободные номера, потому что, если номер был свободным, занавески были открыты, а в центре горела лампочка. Но иногда мы входили в отель, где, как казалось, были свободные номера, с подтверждением брони на руках, и вот тут-то нам и сообщали, что свободных номеров вдруг не стало и нам здесь делать нечего. Правда была в том, что номера темнокожим сдавать не хотели, а особенно темнокожим музыкантам.

Ронда, будучи боевой девушкой, отказывалась мириться с такой ситуацией. Иногда она входила в отель одна, чтобы зарегистрироваться, а затем за ней следовали все остальные. В конце концов она могла позвонить в администрацию и рассказать, что на некоторых участках творится беспредел в виде расовой дискриминации. В дальнейшем благодаря Ронде за нами всегда сохранялись номера, которые мы забронировали в отеле, а управляющий наживал себе большие проблемы с начальством.

Были такие времена, когда наш график был настолько ненормальным, что было негде остановиться, поэтому мы спали в машине или фургоне. Летом было так замечательно поспать на свежем воздухе. Мы брали с собой все необходимое для жизни и для подготовки к следующему выступлению. Дорога стала образом жизни.

На случай, если мы были в пути или возвращались в Лос-Анджелес, Айк приобрел дом на шоссе Олимпиан в окраинах Вью-Парка. Это была его стратегия, направленная на то, чтобы привязать меня к себе, заставить почувствовать себя маленькой. Если он удержит меня в своем логове Айка и Тины в окружении узкого круга близких ему людей, я не буду знать, что происходит в мире за пределами этого логова, не буду знать, где мое место в этом мире. В 1966 году у меня появилась возможность записать песню «River Deep – Mountain High». Как раз в тот момент, когда мне это больше всего было нужно. Не могу даже описать своих чувств, когда Фил Спектор, легендарный музыкальный продюсер, связался с Айком и сообщил ему, что хочет работать со мной. Я не очень хорошо его знала, но сам факт того, что кто-то кроме Айка верит в меня, воодушевлял. Конечно, сначала отношение Айка к этому было категорически отрицательным, пока он не понял, что появилась еще одна возможность сделать деньги, используя при этом меня. Он всегда был таким, когда дело касалось меня, – выступал в качестве сутенера. Конечно же, он не работал на улицах, как другие, но суть от этого не менялась – он оставался сутенером. Айк ответил что-то в духе: «Сначала заплати мне», и получил двадцать тысяч долларов в качестве предоплаты. Но Фил тоже был не глуп. Он не хотел, чтобы Айк лез в это дело, не хотел с ним проблем. Он хотел работать только с Тиной. Фил настоял на том, чтобы я приехала к нему в дом в Голливуде одна, чтобы мы вместе смогли начать работу над записью песни.

Меня обрадовала возможность исполнять новую музыку. Возможно, даже в другом стиле. А еще в те дни редко выпадала возможность съездить куда-либо одной, и я решила, что использую свое свободное время по максимуму. Я внимательно отнеслась к выбору одежды для этого случая. Думаю, мои чувства всегда подсказывали, какую одежду выбрать. Мини-юбки и короткие топы были модными в то время и очень шли к моей тощей фигуре. Но все-таки я надела белый жакет и брюки в тон, а также один из своих париков с длинными хорошо уложенными волосами.

Особняк Фила располагался в районе шоссе Ла-Коллина, недалеко от бульвара Сансет. Я немного нервничала, потому что не знала, чего можно ожидать, и продолжала ехать по частной дороге, которая вела к приусадебному участку с огромным фонтаном. Когда я постучала в дверь, никто не ответил. Я толкнула ее, и она открылась. Я вошла в очень большую комнату с винтовой лестницей, отделанную в голливудском ретро-стиле и при этом обставленную старомодной громоздкой мебелью в европейском стиле. «Как странно», – подумала я про себя, потому что была тут одна. Ни души. Вдруг я услышала человеческий голос. У меня просто сердце ушло в пятки – оказалось, что это птичка майна, которая кричала: «Здесь кто-то есть!» Как будто я попала в какую-то кроличью нору, прямо как в «Алисе в Стране чудес», и Алисой была я.

Я нашла, куда присесть, и стала ждать, скрестив при этом ноги, а болтливая птица продолжала разговаривать сама с собой. Я никогда раньше не общалась с Филом – с ним обо всем договаривался Айк, поэтому я не представляла, кто он такой. Но когда он, наконец, начал спускаться по винтовой лестнице, я поняла, что видела, как этот человек, по виду напоминающий лепрекона, проводил время в клубах, где мы выступали. Он всегда забивался в угол и был в забавной кепке. В этот раз на нем не было кепки, только копна вьющихся волос, торчащих во все стороны. Он напомнил мне сумасшедших ученых из фильмов ужасов, которые я любила смотреть. Он был одет как мальчишка – в футболку и джинсы. Мне бросились в глаза его босые ноги, потому что они были очень белыми. Он вежливо представился: «Здравствуй, Тина. Я Фил Спектор». Фил произвел на меня впечатление умного человека.

Мы проследовали к большому роялю в гостиной, он сел за него и начал играть «River Deep – Mountain High», песню, которую он сочинил для меня. Когда Фил подал сигнал, что я должна петь, я тут же начала выкрикивать слова в стиле а-ля Айк: «When I was a little girl I had a rag doll». Я думала, что именно это он и хочет услышать. Я показала ему ту Тину, с сильным и громким голосом, но Фил тут же остановил меня и сказал: «Нет-нет, не так – только мелодию». «Только мелодию? – подумала я. – Да это просто замечательно!» Даже сейчас я чувствую это воодушевление от того, что мне, наконец, позволили использовать свой голос иначе. Хотелось бежать, высоко прыгать и кричать «Woo hoo!»

Совместная работа с Филом и стала для меня музыкальным образованием. Каждый раз, когда я приходила репетировать, он всегда говорил одно и то же, аккуратно убирая все ноты Айка из моего исполнения. Мелодия была у Фила в голове. Он со всей строгостью требовал, чтобы я попадала в эту мелодию и пела песню именно так, как он задумал. И никакой импровизации, ни одной нотки.

Напев казался таким навязчивым, но, как ни странно, уезжая от Фила, я не могла вспомнить ни единой строчки. Я знала, что Айк будет недоволен, и боялась, что он накажет меня, побьет – именно так он и делал, когда ему что-то не нравилось. Возможно, поэтому я стирала все это из своей памяти. Мелодия сильно отличалась от того, что я раньше исполняла, и из-за этого я не могла удержать ее в своей голове… до того момента, как мы с Айком однажды возвращались из клуба. Вдруг слова словно из ниоткуда ворвались в мою голову, и я начала петь: «And I’ll love you just the way I loved that rag doll». Петь так, как меня учил Фил, мелодично. Айк слушал с невозмутимым спокойствием. Как я и думала, это было совсем не в его стиле.