Джейн Биркин - Дневник обезьянки (1957-1982)

У него был подаренный мной черный дипломат фирмы Vuitton . Однажды я в припадке ревности довольно сильно его помяла. Серж не стал отдавать его в починку; ему нравились «шрамы» на теле дипломата. Внутри лежали деньги (он не любил выходить из дома без денег), одежки моей обезьянки Манки и письма с оскорблениями, читать которые он обожал («у вас глаза ударенной током жабы, и ради вас я разорился на почтовую марку за 1 франк»), а также письмо от членов Почетного легиона с требованием снять фальшивый орден, потому что он не имел права его носить. Будь они поумнее, сами наградили бы его, но они и не догадывались, с каким уважением он относился к этому ордену и никогда не позволил бы себе над ним насмехаться. Свой Орден искусств и литературы он всегда держал на почетном месте. После того как я от него ушла, он начал носить камуфляжную куртку («Ты только посмотри, Жаннет, что они для меня сварганили! Ничего себе видок, а?»). Мне он нравился элегантным, а тут он принялся изображать из себя какого-то хулигана. Он отобрал у меня часы, самые маленькие в мире («Конфисковано!»), заключил их в платиновый корпус и носил вместе с огромными авиаторскими часами. Он начал коллекционировать шерифские и полицейские бляхи… Так он постепенно превратился в мистера Генсбарра.

В тот год я снималась с Бернадетт Лафон в фильме Ришара Бальдуччи «Слишком красивые, чтобы быть честными». Мы жили в каком-то ужасном загородном доме в одном из современных испанских городков. Однажды вечером мне захотелось пойти поплавать в море в полночь. Плаваю я плохо, и, если бы не Бернадетт, точно утонула бы. Перед отъездом в Испанию Серж уволил нашу няню, потому что она плохо обращалась с детьми, и попросил свою мать посидеть с Шарлоттой. После окончания съемок мы – Серж, Кейт, Шарлотта, мать Сержа и я – собрались уезжать. В аэропорту я вдруг заметила, что со мной нет Манки. Я сказала об этом Сержу, и он ответил, что без Манки ни за что не сядет в самолет, потому что это слишком опасно. Я схватила Шарлотту и прыгнула в такси. Два часа пути в один конец! Я перерыла весь дом, проверила даже помойку. И вот на ленте, которая ползла к мусоросжигателю, увидела свою обезьянку. Я сунула Шарлотту водителю и бросилась спасать Манки. Еще два часа дороги – и мы в аэропорту. Я торжествующе подняла над головой Манки, и тогда мать Сержа со своим русским акцентом спросила: «Так это просто плюшевая игрушка?» Пришлось Сержу объяснять ей, что это нечто большее, чем просто плюшевая игрушка. На свой рейс мы безнадежно опоздали, и Серж, который панически боялся летать, взял напрокат машину и повез нас в Раматюэль.

В то лето Серж арендовал шато Вольтерра – огромное поместье на мысе Камара, принадлежавшее Сюзи Вольтерра. Раз в неделю мы ездили в Сен-Тропе снимать в банке деньги, чтобы платить за этот роскошный замок. Мы собрали всю родню. К нам присоединились мои мама с папой, Эндрю, Линда, мать Сержа, Лилиана и Жаклин – каждая с двумя детьми. Не успели мы устроиться, как мне позвонил Вадим с предложением сняться в «Дон Жуане» вместе с Б. Б. Разумеется, я согласилась, и неделю спустя мы уже были в Париже, оставив всех своих родственников на частном пляже.

Во время работы над «Дон Жуаном», накануне съемок постельной сцены с Бардо, Серж устроил мне бурный скандал на почве ревности к Вадиму. Возле двери у нас стоял медвежонок под стеклянным колпаком. В разгар ссоры он упал, и Серж, нахлобучив его мне на голову, протащил меня по полу. Он сделал это нарочно, чтобы на следующий день я не могла появиться на площадке. Я убежала из дома в расположенный напротив отель «Пон-Руайаль». Наутро за мной заехал ассистент режиссера. Я всю ночь проплакала; лицо у меня опухло, глаза болели. Гримироваться я отказалась. Вот почему в этой сцене я такая красивая – без кошмарного макияжа в стиле 1970-х. Бардо вела себя со мной образцово – никакого снобизма, никакого высокомерия, не то что другие актрисы. Работе на площадке она предпочитала пропустить стаканчик в баре. В утро съемок нашей знаменитой сцены она пришла во всем своем великолепии. Это было потрясающе – видеть ее рядом с собой, не на экране, а в жизни. Я оглядела ее с ног до головы, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь недостаток, и не нашла ни одного. У нее даже ступни были красивые. Я предложила ей переплести наши ноги, чтобы было непонятно, где чьи. Вадим дал сигнал начинать съемку. Он просто сказал: «Поехали!» Мы не знали, что должны делать. Бардо улыбнулась: «Может, споем «Я люблю тебя, я тебя тоже нет»?» – «Или лучше “My Bonnie Lies over the Ocean” ! [132] «Мой милый за океаном» ( англ .) – народная шотландская песня. » – подхватила я.

Эта постельная сцена с Бардо была единственным приятным для меня моментом за все время съемок. Я до сих пор отношусь к ней с большой нежностью. Каждый раз, когда я отправляю для ее фонда по защите животных чек даже на небольшую сумму, она обязательно присылает мне собственноручно подписанную открытку. Серж тоже продолжал с ней дружить; иногда они вместе ходили обедать. После того как мы с ним расстались, он снова повесил у себя в гостиной ее фотографии, снятые в натуральную величину Сэмом Левином. Позже, когда мы с Жаком Дуайоном жили на улице Тур, мне позвонил Серж. «У меня для тебя плохая новость», – начал он. «Говори скорее, что случилось!» – «Мне позвонила Брижит. Она хочет, чтобы мы записали оригинальную версию «Я тебя люблю…», а деньги направили в ее фонд». Он, конечно, согласился, и поступил правильно. С тех пор существуют две версии диска. Мне кажется, что Бардо всегда очень им дорожила.

В ноябре [133] В Бобиньи проходил судебный процесс над несовершеннолетней девушкой и несколькими женщинами, которые помогли ей сделать аборт. Их защищала Жизель Алими. я впервые в жизни приняла участие во французской манифестации. У меня была назначена встреча с Дельфиной Сериг в ее квартире, которая выходила на площадь Вогезов. Сами Фрей приготовила нам яйца всмятку, чтобы морально поддержать нас перед поездкой в Бобиньи. Меня это страшно тронуло, потому что на улице Вернёй всю эту историю восприняли крайне враждебно. Мы побаивались, что собравшиеся мужчины устроят беспорядки и это обернется катастрофой, потому что процесс проходил при закрытых дверях. Я помню, что в толкучке выронила свою корзину и ползала, собирая свои вещи. Помню чувство солидарности, объединившее не знакомых между собой женщин. Разумеется, я выступала за легализацию абортов, понимая, что женщины из богатых семей легко могли позволить себе поехать в Англию или в Швейцарию, не заботясь о расходах и не мучась угрызениями совести.

После того как у Сержа случился сердечный приступ, я сняла два очень простых коттеджа в Бретани, подальше от побережья, потому что сердечникам противопоказано море. Пока Серж лежал в американской клинике, я снималась в «Частном показе». Однажды вечером я пришла домой и обнаружила, что у нас в гостиной сидят месье и мадам Азан. Это сразу показалось мне подозрительным. И правда, выяснилось, что у Сержа был сердечный приступ. Мы с Габриэль помчались в больницу, в отделение реанимации. Серж отключил всю аппаратуру, и на мониторе появилась ровная линия, как будто он умер. Поднялся страшный шум. К нему в палату сбежались медсестры. Мы с Габриэль подоспели как раз к этому моменту. Серж присел в постели и сказал: «Бу!» Это он решил так пошутить. В реанимации он не курил, хотя успел захватить с собой два блока сигарет «Житан». Пока его укладывали на носилки, он извернулся и протянул руку за одеялом от Hermes – это грело его эстетическое чувство. Вскоре его перевели в отдельную платную палату. Я была уверена, что он бросил курить, и только удивлялась, зачем он просит меня в таких неимоверных количествах приносить ему дезодоранты и очистители воздуха. После выписки санитарка выдвинула ящики его тумбочки и обнаружила там груду пустых флакончиков из-под таблеток: в каждом было налито немного воды, а в ней плавал окурок! Однажды утром я, к своему удивлению, увидела фото Сержа на первой полосе газеты France-Soir . Я поднималась по черной лестнице и столкнулась с Энрико Масиасом, который шел к своей жене. Влетев в квартиру, я бросилась в комнату Сержа, размахивая газетой и возмущаясь: «Вот сволочи!» Но Серж неожиданно покраснел как девушка и сказал: «Я сам им позвонил. Никто не знал, что я чуть не умер».