Алексей Шерстобитов - И киллеру за державу обидно

Как может реагировать женщина, потерявшая мужа, несколько лет рискующая жизнью и здоровьем ради пресловутой справедливости или мести, на слова мужчин, пытающихся настроить ее на милосердие, так нужный им козырь на предстоящем процессе? Как вообще можно заговаривать на такие темы, пытаться убеждать в неравноценности наносимого зла, разности вины преступников, их человечности с потерпевшей стороной? Как может быть, что убивающий себе подобного может оказаться если не хорошим человеком, то человеком, которого можно понять? Что здесь понимать?!

Оказывается, есть что! Возможно, если бы эти слова Надя услышала не от тех, кто призван бороться с нелюдями, то не расслышала бы и буквы. Возможно… но не это главное, а то, что задеваемые их увещеваниями струны души, звучали и раньше такими нотками совершенно самостоятельно в ее собственном разуме. Она и сама хотела убить, уничтожая гроздьями, семьями, не желая замечать, что это на самом деле такое же, а может и худшее зло. Хотела, но, по отношению к некоторым из преступников, преодолела в себе это желание, точнее жажду, а одолев, увидела все в ином свете, хотя спектр которого еще не различила.

Именно сейчас и было время, которое подгадали следователи, казалось бы, не имеющие права быть милосердными. Может быть, дело в простом расчете, что и понятно, но прислушайся, читатель, надеюсь, ты осознаешь: бывает генератор зла, а бывает только его проводник! Все люди имеют непосредственное отношение ко злу. Все! Нет других! Случилось это еще с первым человеком — Адамом, потом каждый последующий потомок становился хуже предыдущего, именно поэтому люди стали жить меньше праотцев, набирая меру своего, отведенную им Богом, гораздо быстрее, пока не пришли к удивительному минимуму.

У каждого из нас есть своя, исключительно индивидуальная мера и добра, и зла, которую нам суждено скопить, с чем и предстанет каждый на Страшном Суде.

Не думайте, что не можете быть и генератором, и проводником и того, и другого одновременно. В основе каждого из нас ярость, которую сдерживает разум. Именно ярость и есть тот источник энергии, который каждый из нас может направить либо против зла, либо против доброго начала, причем и того и другого, в нас самих.

Потому и говорю я всегда: люди, не ваша заслуга, что вы не с нами, но наша вина, в содеянном нами.

И все же людей можно разделить на тех, кто способен генерировать зло по генетической предрасположенности и приобретенному к нему стремлению, благодаря соответствующему воспитанию, заставляя следовать других выбранному ими пути, ради достижения личных целей, и тех, кто лишь способен быть проводниками этого зла, причем чаще всего не по своей воле, а по стечению обстоятельств…

Именно на эту тему незадолго до суда Рядовский и Ванин, как с испуганным ребенком, потихоньку заговаривали с Надеждой. Они на примерах, рассказах о фигурантах дела, подозреваемых и обвиняемых, которых за время расследования и допросов, смогли узнать лично, понять причины их попадания в бригады, мотивы совершения ими преступлений, доказывали существование разницы или, как минимум градации, если хотите «хороших» преступников и «плохих»:

— …и тоже люди… и сделали ошибку… и некоторые раскаялись… и если бы не показания того же Кондратьева, убийство твоего мужа не было бы расследовано до сих пор, а затянулось бы на неизвестно сколько лет… Поэтому твоя, Надежда Юрьевна, задача, не крушить всех, а нацелиться на Пылева… — он тебя уже боится… — Конечно, последняя фраза так и осталась ей не понята до самого суда, возможно и после она никак не могла понять, как это, человек уверенный в правоте своих поступков, пусть и приведших к убийству, не раскаявшийся, желающий только зла, может бояться ее. Как это?! С чего бы вдруг?!..

Аргументация же Ванина, как всегда била наповал, но именно поэтому, подымаясь после такого удара, человек понимал: да, ты прав! Виталий Викторович долго молчал, потом «высказался»:

— Короче. По мне… так их всех на хрен… всех подонков к одной стенке поставить. А еще лучше — собрать в одной камере на сутки… всех — и пусть сами друг друга перебьют. Но ради более страшного врага — Пылевых, Буторина — мы обязаны дать шанс мелкоте, что под ними ходила. Нам так надо! Ты поняла?! Не подведи! А чего Пылев тебя боится? — … Тут послышался коварный смешок, заранее приготовленной шутки, ну очень похожей на правду, потому что именно этого и хотела сама вдова:

— А я ему сказал, что тебя к нему в камеру запущу…

В переубеждении не отставал и Александр Иванович Трушкин. Его подход отличался, прежде всего, ненавязчивостью и минимализмом. При каждой встрече он произносил всего несколько фраз, примерно таких:

— Да это несчастные ребята, ладно деньги бы получали нормальные. Понятно бы было… Ни квартир, ни машин дорогих… У Пустовалова единственный свитер, в котором его и забрали… — Или:

— Они убивали, просто чтобы не убили их самих. Не правы — я не спорю. Но судьбу тех, кому Пылевы или Буторин выносили приговоры, это не изменило бы. Они могли десяток положить на даче у себя — и одиннадцатый бы все равно пошел… — Или:

— Я вот с ними разговариваю — нормальные ребята. Попали в переплет — сами не заметили как…

Тут я не могу не прибегнуть к строкам «Черного дневника», поскольку слова, написанные мною, могут показаться чем-то надуманными:

«Я их слушала. И не спорила. Но уже в тот период внутри меня что-то сопротивлялось, чтобы «всех к одной стенке». А если всех в одну камеру — мечта: а меня тоже можно?!.. Еще из общения с ними я вынесла для себя одну истину — насколько же самка злее, подлее, изворотливей, опасней любого — ЛЮБОГО! — самца…

И то ли я сама начала думать так же, то ли они обладали даром убеждения… Но злобы и ненависти к «пехоте» к началу суда во мне уже не было. Абстрактно я готова была их всех понять, тем более, если бы меня поставили перед таким выбором… — разве я сама остановилась бы, если бы на чаше весов была жизнь Тимура против жизни какого-то незнакомого и малоинтересного мне человека?! Я бы даже ни секунды не думала. Я просто не успела бы!..»

Почти никто не поддерживал Хлебникову даже тогда, когда стало очевидным — суду быть! Родственники, удивленные ее напору и целеустремленности, считали, что энергия, время, усилия тратятся впустую. Чем ближе наступало время суда, тем большие растраты приходилось допускать. Пришлось продать дачу…

Наверное, не хватит воображения, чтобы попытаться представить, что она не сделала для достижения поставленной цели. Не раз эта женщина сидела, по ее словам, в засаде с операми, то около офисов, то рядом с чьим-нибудь домом, были случаи, когда приходилось притворяться целующимися на свидании влюбленными, гулять с собаками, изображая собачников, записывать десятками разговоры, даже воровать документацию из офисов…