Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

Я взглянула на него с удивлением. Казалось, он волновался не меньше меня. Я открыла текст и начала читать.

«Пожалуйста, приподнимите немного вашу юбку», — прервал меня мистер Сильвестр.

Я приподняла подол платья до колен и продолжала читать.

«Еще повыше, прошу вас», — повторил мистер Сильвестр.

Я приподняла подол выше колен, продолжая читать без остановки.

«Я всегда буду любить вас, Альфред, — декламировала я неестественным голосом, каким обычно произносила упражнения по дикции, — что бы со мной ни случилось!»

«Еще повыше», — командовал мистер Сильвестр.

Я думала, что он спешит и хочет одновременно проверить и мои актерские данные, и мою фигуру. Продолжая читать сценарий, я подняла юбку так высоко, что открыла бедра. И тут внезапно мистер Сильвестр очутился на диване. Долю секунды я была так ошарашена, что не могла пошевелиться. Я все поняла. Операция была блефом. Он не работал у Голдвина. Это не его кабинет. Он использовал трюк с прослушиванием, чтобы заманить меня на диван. Я сидела на диване с поднятым платьем и драгоценным сценарием в руках, а мистер Сильвестр тем временем продолжал меня лапать. Но когда первый шок прошел, я вскочила, вдарила ему между глаз, что есть силы двинула его в грудь, топнула каблуком по его ступне — и бросилась вон из здания.

Еще довольно долго голос мистера Сильвестра преследовал меня, как будто это и был подлинный голос Голливуда: «Выше, выше, выше».

В рассказах о Голливуде, о первых шагах карьеры молодой начинающей актрисы проявился острый, ироничный взгляд Нормы Джин, еще не ставшей Мэрилин Монро. С этих первых шагов проявились те конфликтные отношения, которые определили всю будущую творческую жизнь актрисы.

«В Голливуде добродетель девушки гораздо менее важна, чем ее прическа. Тебя ценят по тому, как ты выглядишь, а не за то, что ты есть. Голливуд — это место, где тебе платят тысячу долларов за поцелуй и пятьдесят центов за твою душу. Я знаю, потому что я достаточно часто отвергала тысячу долларов, предпочитая пятьдесят центов.

И вовсе не потому, что я такая высоконравственная. И не потому даже, что я видела, что случалось с девушками, которые принимали деньги от мужчин, становились их содержанками. С такими девушками случалось то же, что могло бы случиться и при других обстоятельствах. Иногда их прогоняли, и им приходилось искать новых любовников. Или они попадали в светскую хронику, потому что им удавалось оказаться в нужное время в нужном место, и в результате они получали работу на киностудии. Или, прыгая несколько лет из одной постели в другую, они, в конце концов, встречали кого-то, кто искренне влюблялся в них, и они выходили замуж и рожали детей. Несколько таких звездочек даже стали знаменитыми.

Может быть, все происходит иначе в других местах, но в Голливуде „быть добродетельной“ звучит так же странно, по-детски, как „заболеть свинкой“.

Может быть, из-за монетки пяти центов, которую когда-то дал мне мистер Киммель, или из-за пяти долларов, за которые меня отдавали „напрокат“ семьям бедняков, но только мужчины, пытавшиеся соблазнить меня деньгами, вызывали у меня отвращение. Их было много. И каждый раз, когда я отвергала их домогательства, моя цена повышалась.

Я была молоденькая фигуристая блондинка. Я научилась говорить хрипловатым голосом, как Марлен Дитрих [19] Марлен Дитрих (1901–1992) — кинозвезда немецкого и американского кино. Славу принес ей фильм «Голубой ангел» (1930). В Америке дебютировала фильмом «Марокко» (1930). Снялась в таких известных картинах, как «Свидетель обвинения» (1957), «Нюрнбергский процесс» (1961), и многих других. , и ходить, слегка покачивая бедрами. И я умела выразительно взглянуть на мужчину, когда хотела. И хотя все эти мои „умения“ не приносили мне работу, они привлекали немало „волков“, свистевших мне вслед. Среди них были не только мелкие „волки“, мошенники с потертыми манжетами, но встречались и настоящие богачи, готовые выписывать чеки.

Я каталась в их роскошных машинах, проводила с ними время в модных кафе, где я обычно жрала, как лошадь, чтобы наесться на всю неделю и реже ходить в дешевые столовки. И я посещала с ними богатые дома в Беверли-Хиллз и сидела рядом, пока они пили джин и играли в покер. Я никогда не чувствовала себя легко и комфортно ни в этих домах, ни в модных кафе. Главным образом потому, что моя одежда выглядела особенно убого в таких шикарных местах. Я должна была сидеть так, чтобы не были видны спущенные стрелки на моих чулках, и по той же причине я держала в тени мои локти.

Мужчины любят покрасоваться перед друзьями и поклонницами высокими ставками в игре. Я смотрела, как они передают другу другу купюры в сто и даже тысячу долларов, и на душе было горько. Я помнила, как много значили для тех, кого я знала, четвертак и даже десять центов. И как осчастливили бы их десять долларов. И как сто долларов могли изменить их жизнь.

Когда мужчины, смеясь, совали в карман тысячу выигранных в карты долларов, будто это бумажная салфетка, я вспоминала, как мы с тетей Грэйс стояли в очереди в булочную Холмса за кульком вчерашнего хлеба, которого нам хватало на неделю. И я помнила, как тетя Грэйс целых три месяца не могла заменить разбитое стекло в очках, потому что у нее не было пятидесяти центов. Я помнила все звуки и запахи бедности, страх в глазах людей, потерявших работу, и то, как они экономили и были готовы на любой тяжкий труд, чтобы выжить. И я видела свою всегдашнюю одежду — синее платье и белую кофточку, в которых я вышагивала две мили до школы — в дождь, снег и жару, — потому что не было нескольких центов на автобус.

Нельзя сказать, что эти мужчины мне не нравились из-за их богатства или потому, что они безразлично относились к деньгам. Но что-то сжимало мое сердце, когда я видела, как легко они расстаются с тысячами долларов, которые так же легко им достались.

Как-то вечером один такой богач сказал мне: „Я куплю тебе несколько платьев и меховых пальто и еще много всякого. Ты сможешь снять квартиру в престижном районе, и я буду давать тебе деньги на содержание. И ты даже не должна будешь ложиться со мной в постель. Все, что я прошу, чтобы ты ходила со мной в рестораны, на приемы и вела себя так, словно ты моя девушка. И я всегда буду прощаться с тобой около твоей квартиры и никогда не попрошу тебя впустить меня внутрь. Это будет только видимость нашей связи. Что ты на это скажешь?“

Я ему ответила: „Я не люблю мужчин с такими сногсшибательными планами. Я предпочитаю откровенных „волков“. Я знаю, как с ними обращаться. Но я всегда нервничаю, имея дело с лжецами“.

„Почему ты думаешь, что я тебя обманываю?“ — удивился он.

„Потому что, если бы ты не хотел меня, ты бы не пытался меня купить“.