Василий Аксенов - Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя

Столкновение студентов с властями в Праге советское радио освещало с симпатией к студентам. По Москве в это время ходили слухи, что главного идеолога из Праги вызвали в Кремль и сказали: «Ну что вы там упорствуете? Неужели непонятно, что все кончено?»

Большой провинциальный город, полный истории и почти лишенный гастрономии, несмотря на скудость своего нынешнего существования, тоже не производит впечатления вялости и апатии. Пресловутые «молодежные банды», группы юнцов в спортивных штанах и пилотских куртках, заняты своими делами и позволяют населению спокойно прогуливаться. Единственная очередь, которую мы видели в центре, стояла за книгами: давали Жюля Верна. За всем остальным очередиться нет смысла: одежда в магазинах гнуснейшая, продукты питания давно уже распределяются по талонам.

Местный драматический театр готовит премьеру «Крутого маршрута». Мои одноклассники профессорствуют в тех институтах, где учились. Петропавловский собор, где в течение всех советских лет был планетарий, вернули верующим. Там, в одном из притворов, за выгородками и строительными лесами, уже идет служба. Татарская интеллигенция отмечает тысячелетие принятия ислама. Колоннада университета, из которого когда-то выгнали вьюношу Ульянова, все так же прекрасно светится в вечерних сумерках. Сквозь хаос застройки еще можно увидеть крышу гимназии, где учился великий поэт-футурист Велимир Хлебников.

Через два дня все в том же телевизионном окружении мы начинаем наш обратный путь на Запад: Казань — Джорджтаун. Из соседнего купе в наше заходит энергичный средних лет человек, напоминающий волевых начальников в фильмах социалистического реализма, — в руке портфель. «Все в порядке, ребята! — подмигивает он. — У меня все есть!» А что именно? Раскрывается портфель, там три бутылки коньяку и копченая кура. Вот это уже сугубо советское, ностальгическое — теплая компания в купе поезда. Наш собеседник, оказывается, и в самом деле большой начальник. Ездил из Москвы в Казань вручать предприятию переходящее Красное знамя.

«Воображаете, — подмигивает он, — стою на сцене, как идиот, с этим знаменем. Эх, Вася Аксенов, Вася Аксенов, да мы ж тебя в МЭИ наизусть знали. Поколение „Звездного билета“! А меня не помнишь?» — Он сделал боксерское движение плечами — чемпион Москвы в среднем весе! «Скажи, Гриша, — спрашиваем мы его, — есть еще у коммунизма какие-нибудь шансы?» — «Шансов нет никаких, — четко отвечает он. — Давайте выпьем!» Еще десять лет назад коммунизм казался незыблемым, а между тем его век уже подходил к концу. Брежневизм — последняя фаза динозавра, говорили мы, но сами не верили себе. Теперь он рушится на глазах, но странное дело — ни триумфа, ни злорадства я не испытываю, а только лишь вопрошаю: что стоит за всей этой чередой трагикомедий?

Красные заговорщики в Москве уповали на два основных чувства: страх и голод. Для первого они приготовили избыток танков, для второго — небольшое количество колбасы. Циничные дебилы в полном соответствии со своей «материалистической философией» смотрели на людей как на «павловских собак», имея, очевидно, в виду не столько ученого, сколько своего премьер-министра. Они не сомневались, что москвичи, потрясенные грохотом танков, будут тут же умиротворены спецдоставкой в магазины, и таким образом гармония между народом и его новыми (читай, старыми) владыками будет немедленно установлена. Логично, не правда ли? Уж если кому-нибудь предлагают выбор между смертельной опасностью и доброй жвачкой, всякий, мол, выберет последнее. О более высоких этажах человеческого естества заговорщики явно не имели ни малейшего понятия. Им не пришло в голову, что у народа Москвы может появиться другой выбор: между достоинством и раболепием, между унижением и свободой. И уж меньше всего они предполагали, что внутри танков тоже находятся человеческие существа с их собственными альтернативами.

Какой триумф, какая радость, какое откровение, гордость, благодарность! Люди моего поколения не могут не вспомнить Прагу 1968 года. Почему ублюдки снова выбрали третью неделю августа? Чтобы мы лучше испытали силу исторических параллелей? Если так, то они достигли желаемого. Двадцать три года назад в конце третьей недели августа нас сжигали ненависть и отчаяние, мы не смели даже мечтать, что чешские либералы будут сопротивляться, а советские танкисты не откроют огня. На этот раз в конце третьей недели августа осуществилась самая несусветная, самая несбыточная мечта нашего поколения. Чудо произошло. Духовная революция, предвиденная Толстым, осуществилась. Коммунизм рухнул.

Один американский комментатор писал о перевороте, что сначала это был Достоевский, а потом комики, братья Маркс, в том смысле, что борьба сумеречного сознания (подразумевался тут все-таки некоторый элемент величия) обернулась фарсом. Что касается меня, то мне здесь слышалось музыкальное развитие: безымянная и безликая додекафония в начале, ну а потом Бетховен, Моцарт, Россини, вылившийся в апофеоз: «Весна священная».

Некоторым образом россияне должны быть благодарны подонкам за то, что те помогли им обрести чувство новой национальной принадлежности. «Россияне, неужели мы их опять испугаемся?!» — этот клич молодежи перевернул всеобщее, свалявшееся за семь десятилетий, сознание. Три августовских дня и три ночи опровергли циничную болтовню о том, что русским не нужно ничего, кроме «порядка», этого вшивого старого иносказания для жестокой псевдопатриотической силы. Без всяких оговорок русские доказали, что они хотят стать частью цивилизованного мира.

Удивительно, как просчитались шовинистические писатели, славянофильствующие интеллектуалы. Нет никаких сомнений в том, что они мостили дорогу путчистам. Русские на тысячу процентов, уж они-то знали лучше всех стопроцентно русских, чего те хотят. Иные из этих писателей даже принимали участие в последних приготовлениях. Достаточно вспомнить напечатанное за три недели до путча «Слово к русскому народу», где среди подписавших любителей «порядка» мы видим главных стилистов, национал-большевистских литераторов Юрия Бондарева, Валентина Распутина, Александра Проханова. Стилистика «Слова» отчетливо прослеживается и в самом коммюнике хунты. По всей вероятности, и оно было написано не солдатами, а «инженерами человеческих душ» на службе у великого отечества. Чего стоит одна «гидра порнографии», распространение которой на святой земле оказалось одной из главных причин для ареста президента и оккупации Москвы.