Брайан Стивенсон - Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Террористические группировки вроде Ку-клукс-клана облачались в символы конфедератского Юга, чтобы запугивать и виктимизировать тысячи чернокожих. Ничто не могло терроризировать сельские «черные» поселения сильнее, чем слухи о том, что неподалеку хозяйничает «Клан». На протяжении ста лет любой признак «черного» прогресса на Юге мог спровоцировать «белую» реакцию, которая неизменно снова вызывала к жизни символы Конфедерации и разговоры о сопротивлении. День памяти Конфедерации был объявлен государственным праздником {96}в Алабаме на переломе веков – вскоре после того, как белые переписали конституцию штата, чтобы гарантированно утвердить «белое превосходство». (Этот праздник отмечается и по сей день.) Когда чернокожие ветераны вернулись {97}на Юг после Второй мировой войны, политики-южане сформировали блок «Диксикрат», чтобы сохранить расовую сегрегацию и белое доминирование. Ими руководил страх, что опыт армейской службы может побудить чернокожих ветеранов сомневаться в необходимости и методах расовой сегрегации. В 1950-х и 1960-х гг. движение за гражданские права и новые федеральные законы спровоцировали такое же сопротивление расовому прогрессу и привели к новому всплеску популярности образного ряда, связанного с Конфедерацией. Более того, именно в 1950-х {98}, после того как расовая сегрегация в общественных учебных заведениях была объявлена неконституционной в решении по делу «Браун против Совета по образованию», многие южные штаты вывесили флаги Конфедерации на своих правительственных зданиях. Конфедератские памятники, мемориалы и образность цвели пышным цветом на всем Юге в «эпоху борьбы за гражданские права». Именно в это время день рождения Джефферсона Дэвиса, президента Конфедерации, внесли в Алабаме в календари как праздничный день. Даже сегодня банки, правительственные службы и государственные учреждения закрываются в его честь на выходной.

Я как-то раз выступил на досудебном слушании против исключения афроамериканцев из жюри присяжных. В той конкретной сельской южной общине население было примерно на 27 процентов афроамериканским, но они составляли лишь 10 процентов пула присяжных. После того как я представил эти данные и высказал аргументы о неконституционности исключения из жюри афроамериканцев, судья громко пожаловался:

– Я удовлетворю ваше ходатайство, мистер Стивенсон, но скажу вам честно: я по уши сыт всеми этими разговорами о правах меньшинств. Афроамериканцы, мексиканоамериканцы, азиатоамериканцы, коренные американцы… Когда уже кто-нибудь придет в мой суд и станет защищать права конфедератов-американцев?!

Судья, безусловно, застал меня врасплох. Я хотел спросить, делает ли рождение на Юге или жизнь в Алабаме конфедератом-американцем меня , но вовремя удержался.

Я задержался на тюремном дворе, чтобы получше рассмотреть грузовик. Не смог отказать себе в желании обойти его кругом и прочесть текст провокационных наклеек. После этого я повернул к главному входу тюрьмы, пытаясь снова сосредоточиться, но не получалось: то, в чем я видел символы расового угнетения, не оставило меня равнодушным. Я достаточно часто бывал в этой тюрьме, чтобы перезнакомиться со многими ее сотрудниками, но на сей раз при входе меня встретил мужчина, которого я никогда прежде не видел. Он был белым, одного роста со мной – чуть больше 180 см, мускулистого телосложения. На вид ему было немного за сорок, и волосы он стриг коротко, по-армейски. Он вперил в меня холодный взгляд голубовато-стальных глаз. Я двинулся было к воротам, ведущим к вестибюлю комнаты для свиданий, рассчитывая пройти рутинный личный досмотр обхлопыванием. Он заступил мне дорогу и явно не намеревался пропускать дальше.

– Что это ты делаешь? – прорычал он.

– Я адвокат, приехал на встречу, – ответил я. – Она была запланирована на этой неделе. У сотрудников в офисе начальника тюрьмы есть все бумаги.

Я улыбался и старался разговаривать как можно вежливее, чтобы не усугублять ситуацию.

– Отлично, отлично, но тебя вначале надо обыскать.

Его откровенно враждебное отношение трудно было игнорировать, но я честно постарался это сделать.

– Хорошо. Нужно, чтобы я снял обувь? – Иногда тюремщики «старой закалки» заставляли меня разуваться, прежде чем пропустить внутрь.

– Ты сейчас пойдешь вон в тот туалет и снимешь с себя все, если рассчитываешь попасть в мою тюрьму!

Я был шокирован, но постарался ответить как можно вежливее:

– О нет, сэр. Вы, наверное, что-то путаете. Я – поверенный. Адвокаты не обязаны проходить полный личный досмотр, когда посещают заключенных по юридическим делам.

Вместо того чтобы успокоить, эти слова, похоже, еще больше разозлили его.

– Слышь, не знаю, кем ты себя возомнил, но ты не войдешь в мою тюрьму, если не подчинишься нашему протоколу безопасности! А теперь либо иди в сортир и раздевайся, либо можешь возвращаться туда, откуда приехал.

У меня время от времени случались непростые стычки с охраной при попытке попасть в тюрьму – в основном в маленьких окружных тюрьмах или местах, где я никогда прежде не был; но это просто выходило за всякие рамки.

– Я бывал в этой тюрьме много раз, и ни разу от меня не требовали пройти обыск с раздеванием. Не думаю, что такова обычная процедура, – сказал я чуть более твердым тоном.

– Ну не знаю я, да и знать не хочу, что там делают другие, но это протокол, который использую я!

Я подумывал попытаться найти помощника начальника тюрьмы, но осознал, что это может оказаться нелегким делом. Да и в любом случае вряд ли помощник в моем присутствии станет говорить своему сотруднику, что он неправ. Я проделал ради этой встречи двухчасовой путь, и в следующие три недели у меня было очень напряженное расписание; если бы я не попал в тюрьму сейчас, мне просто не удалось бы этого сделать в ближайшем будущем. Я вошел в туалет и снял одежду. Охранник вошел следом за мной и подверг меня агрессивному – без всякой необходимости – обыску, потом буркнул, что я «чист». Я снова надел костюм и вышел.

– Теперь я хотел бы войти в комнату для свиданий, – заговорил я решительнее, пытаясь вернуть себе некоторое достоинство.

– Тогда тебе придется вернуться и расписаться в журнале.

Он проговорил это спокойно, но явно пытаясь меня спровоцировать. В тюрьме был журнал посещений, который использовался для приезжавших на свидания родственников, но для приходящих адвокатов он не использовался. В книге адвокатов я уже расписался. Расписываться и во втором журнале не было никакого смысла.

– Юристы не обязаны расписываться в этом журнале…

Долгая поездка, конфедератский грузовик, грубое обращение охранника, а теперь с меня еще и требуют какой-то там молочный коктейль… ну и денек!