Федор Монастырский - Земля, омытая кровью

Особенно жарко стало на участке 144–го батальона, куда противник наносил главный удар. Он направил интенсивный огонь в стык между позициями рот младшего лейтенанта П. Мурашкевича и лейтенанта Г. Унтершляха.

Положение востриковцев было тяжелое. Во время одного из артиллерийских налетов вышел из строя командир роты Унтершлях — ему оторвало ногу. Комбат Востриков сам прибежал в эту роту и организовал отпор наседавшему врагу.

В разгар боя Вострикова ранило в руку, но он не обратил на это внимания и продолжал командовать. Рядом с комбатом появилась Клава Неделько. С силой, неведомо откуда у нее появившейся, девушка решительно пригнула комбата к земле, оттащила в ближайшую воронку, перевязала рану и скомандовала:

— А теперь в тыл!

Востриков удивленно посмотрел на нее:

— Здесь кто командир: ты или я?

Схватив здоровой рукой автомат, он поднялся и вернулся на командный пункт.

В этом бою востриковцы уничтожили до батальона гитлеровцев и заставили их отказаться от наступления. С таким же результатом закончили бой и остальные батальоны. Враг, понеся большие потери, отступил.

Идя в штаб бригады после боя под Шапсугской, я встретил на лесной тропинке знакомую коренастую фигуру — Михаил Апостолов. На груди у него висел новенький немецкий автомат.

— Добыл — таки! — заметил я.

— А как же! Задумано — сделано! — довольным тоном ответил моряк.

Оказывается, он после прорыва фашистской обороны под Скаженной Бабой сгоряча сильно забежал вперед. Его окружили гитлеровцы, но Апостолов не растерялся. Укрываясь за пнями и стволами деревьев, он косил фашистов из винтовки одного за другим. Их оставалось еще трое, когда у Михаила кончились патроны. Не колеблясь, он кинулся в рукопашную. Силач, богатырь, он свалил двоих прикладом, а третьего приколол штыком и забрал у него автомат.

В результате трехдневных боев под Шапсугской 83–я и 255–я бригады морской пехоты срезали фашистский клин, вбитый в нашу оборону, и продвинулись вперед на 15 километров, заняв ряд высот и очистив от вражеских войск много населенных пунктов. Мы разгромили 3–ю горнострелковую дивизию гитлеровцев. Пленные фашистские офицеры показали, что за три дня их дивизия потеряла 1970 солдат и офицеров убитыми и 4640 ранеными. Мы захватили много трофеев.

Вечером мы с начальником политотдела Рыжовым при свете привычной фронтовой коптилки писали политдонесение в Главное политическое управление Военно — Морского Флота, политуправление Черноморского флота и политотдел 47–й армии.

На столе лежали поступившие из частей и подразделений донесения политработников. Я читал лаконичные фразы, и перед глазами вставали наши отважные черноморцы.

Военком 144–го батальона Илларионов доносил о доблести командира отделения старшины 1–й статьи Коряка. Захватив в первой же атаке вражеский пулемет, комсомолец открыл из него очередями огонь по врагу, поднявшемуся в контратаку, и скосил около взвода гитлеровцев. Когда выбыл из строя командир взвода, Коряк заменил его. Вскоре санитары унесли в тыл раненого командира роты. Тогда старшина 1–й статьи Коряк принял на себя командование ротой. Рота отразила все контратаки численно превосходящего противника и обратила его в бегство.

На желтоватых листках — донесение военкома 305–го батальона Сидорова. О каждом подвиге в нем лишь несколько фраз, но за этими фразами такие дела, о которых можно писать и писать. Разведчик старшина 2–й статьи Шаропаев проник во вражеский тыл, встретился с группой захватчиков и бесстрашно вступил в бой. Он убил шестерых и доставил «языка» в штаб батальона.

Я читаю о подвигах старшин 1–й статьи Курлянчика, Назарова, санинструктора Кушнель, которая не только вынесла из — под вражеского огня 20 краснофлотцев, но и ходила вместе с бойцами в атаку, бесстрашно действовала в самой гуще боя, пока не получила тяжелое ранение.

Я перечитал это сообщение о героине с красным крестом, и сразу обожгла мысль о другой отважной девушке — саниструкторе Клаве Неделько. Перед вечером я пошел проведать раненых воинов и встретил у санитарной палатки Панну Козлову. Взглянув ей в лицо, почувствовал: горе. Спросил, что с ней. Панна рассказала о последних минутах своей подруги.

После того как Клаве Неделько не удалось отправить в тыл раненого комбата, она снова поспешила в наступающую роту. Перевязывала раненых, набивала диски патронами. Рота пошла в контратаку, захватила новый рубеж. Клава — уже там.

Девушка заметила протянутый через небольшую открытую полянку немецкий телефонный провод. Не раздумывая, бросилась к нему.

— Куда? Назад! — раздалось сразу несколько встревоженных голосов. Но Неделько только подняла вверх руку с ножницами — у нее же было чем перерезать провод. Перерезала, и в этот миг раздался выстрел фашистского снайпера.

Рана была очень тяжелая — в живот. Девушка долго мучилась, просила пить, умоляла:

— Помогите же!.. Ведь я вас спасала… Хочу жить, жить!

Спасти ее было невозможно. К вечеру Клавы не стало. Подруги закрыли ее лицо розовым шарфиком, оказавшимся у кого — то в походной сумке.

Похоронили Клаву у ручья под большим дубом. Когда насыпали могильный холм, из соседнего подразделения прибежал лейтенант — статный, красивый. Он упал на могилу, заплакал навзрыд. Это был геройский командир, в бою презиравший смерть, — война отняла у него любимую. Вместе с ним над могилой плакали многие, кому отважная санитарка спасла жизнь, с кем она бок о бок ходила в атаки. В роте помнили, как в бою под станицей Курчанской, когда немцы атаковали, а наш пулеметный расчет вышел из строя, Клава бросилась к умолкнувшему пулемету и открыла огонь по атакующим. Она отлично знала оружие, была бесстрашной и решительной, эта изящная девушка с задумчивым взглядом и светлыми волосами, спадавшими из — под пилотки на плечи. Она мечтала после войны поступить в театральный институт.

Перед боем под Шапсугской Клава Неделько вступила в партию. В ее санитарной сумке нашли недописанное письмо к матери:

«Привет, мамулька!

Дорогая, сегодня для нас необычный день. Мы идем в наступление. Сколько радости таит каждый боец, а вместе с ними и мы, боевые подруги. Мы много прошли, много видели, но главное еще впереди. Мы будем гнать и уничтожать врага.

Он, кровопийца, истребляет наших братьев, сестер, матерей, разрушает все построенное нами, грабит жителей.

И вот настал час расплаты. Пусть враг дрожит. Пусть знает, что советским воинам не страшны никакие преграды, ни пули, ни мины. Нас воспитали Советская власть, большевистская партия, советский народ. Мы готовы отдать свои молодые цветущие годы за сестер, матерей, за нашу Родину. Мы знаем, кончится нашей победой кровопролитная война, советский народ освободит родную землю, и павших в бою будут воспевать в песнях, а живых будут чествовать и славить как героев — победителей…»