Федор Монастырский - Земля, омытая кровью

Командарм решил нанести удар по румынской дивизии силами нашей и 255–й бригад во взаимодействии с частями 216–й стрелковой дивизии.

Снова марш по лесам и горам, на этот раз — ночью. Только что прошел дождь, и на горных тропах было скользко. Люди брели в темноте, спотыкаясь, скользя, иногда падая, но напрягали все силы, чтобы не шуметь. Исходный рубеж нам удалось занять незаметно для врага.

На рассвете 3 октября мы вступили в бой. Хотя в условиях горно — лесистой местности боевые действия неизбежно выливались в разрозненные схватки мелких групп, не видящих соседей, временами теряющих связь между собой, но на этот раз моряки действовали организованнее, целеустремленнее и решительнее. Сказался и опыт предыдущих боев, и тренировки.

Мощнее была и огневая поддержка. В воздухе появились наши штурмовики. Они принимали от нас сигналы и совершали налеты на вражеские позиции, на тылы фашистов.

Неудержимо надвигалась «черная туча», как называли гитлеровцы морских пехотинцев, и дружное «полундра!» ошеломляло врага. Рукопашных схваток с моряками противник избегал. Румынские солдаты предпочитали сдаваться в плен.

К исходу дня наши батальоны заняли колхоз «Первый греческий», Линдарово и высоту 181,4. В районе Линдарово отлично сражался батальон Вострикова, разгромивший здесь две роты гитлеровцев. На высоте 181,4 батальон Красникова уничтожил фашистскую роту и захватил богатые трофеи.

В 16–м батальоне снова отличился командир 3–й роты младший лейтенант П. Ябров. Его рота атаковала хорошо укрепленный опорный пункт. Гитлеровцы встретили атакующих сильным огнем и заставили залечь. Ябров предпринял дерзкую атаку.

— Вперед, за Родину! — крикнул он, поднявшись.

С дружным «ура» ринулись за ним на штурм высоты краснофлотцы.

Неприятельские солдаты стали покидать окопы и убегать в лес. Рота Яброва бросилась преследовать и уничтожать врага. Когда высота была взята, мы увидели на ней сотни вражеских трупов, убитых лошадей, разбитые повозки.

Внезапность сыграла большую роль в успехе этого первого дня боев.

Нам предстояло теперь, взаимодействуя с 255–й бригадой, наступающей слева, и 672–м полком 216–й стрелковой дивизии, действовавшим справа, освободить от врага поселок Эриванский и колхоз «Красная победа».

Разведчики всю ночь прочесывали лес, уточняя расположение противника. На рассвете наши подразделения по приказу комбрига стали подтягиваться вперед. Кравченко решил переместить и КП бригады.

Я шел с оперативной группой штаба за передовыми подразделениями. Перейдя вброд небольшую речушку недалеко от колхоза «Первый греческий», мы вышли на поляну.

Вдруг из гущи леса выскочил кабан и помчался впереди нас. Взрыв — и в воздух взлетели комья земли и куски свиной туши. Кабан, нарвавшись на минное поле, уберег нас от жертв. Саперы пошли в разведку и обнаружили еще несколько минных полей.

Когда закончился переход, Рыжов пригласил меня в палатку политотдела и, раскрывая пухлую папку, сказал:

— Идет пополнение к нам, Федор Васильевич!

В папке лежали десятки заявлений бойцов о вступлении в партию, анкеты и автобиографии, выписки из решений ротных партийных собраний.

«Хочу идти в бой коммунистом!» — эту фразу, ставшую в годы войны крылатой, писали в своих заявлениях и лучшие моряки — черноморцы.

Перед каждым боем в партию вступали все новые воины. Заявления разбирались прямо в окопах, на огневых позициях, в короткие перерывы между боями.

— Когда же соберем парткомиссию? — спросил меня Рыжов, перебирая пачку присланных из рот документов.

— Медлить не надо, давайте сегодня же! — ответил я.

Наши батальоны готовились к штурму поселка Эриванского. Пока штабные командиры уточняли план боя, решали вопросы взаимодействия, мы провели заседание партийной комиссии.

Она собралась в окопе. Секретарь парткомиссии Лисин объявил:

— На повестке дня один вопрос: прием в партию. Начнем с шестнадцатого батальона.

Разбирается заявление старшего лейтенанта Ивана Ануфриевича Рогальского, заместителя командира 16–го батальона.

— Рогальского, — говорит член парткомиссии Ябров, — мы узнали на Тамани. Отлично поддерживал нас огнем со своей канонерской лодки, был грозой для немцев. Когда корабль вышел из строя, Иван Ануфриевич командовал отрядом морской пехоты. Дрался лихо. Сейчас он правая рука нашего комбата Красникова. Бесстрашен, умело руководит боем. Достоин звания коммуниста!

Такие же короткие и убедительные характеристики получили спускавшиеся один за другим в окоп младший лейтенант Коновалов и его подчиненные автоматчики Жуков и Смирнов, командир взвода разведчиков Окунев, краснофлотец — разведчик Атласов, отважный моряк — подводник адыгеец Абубакир Браук.

Тринадцать бойцов и командиров 16–го батальона стали членами и кандидатами в члены партии.

Только проголосовали члены парткомиссии, приняв очередное решение, как прибежал посыльный с запиской от комбрига.

— Товарищи, прервем заседание. Батальоны вступают в бой, — сказал я, прочитав записку.

Члены парткомиссии и воины, только что принятые в партию, поспешили занять свои места в боевых порядках.

Разгорелся бой за поселок Эриванский, вытянувшийся с севера на юг среди заросших лесом высот. Батальоны Вострикова и Шермана приблизились к северо — западной окраине поселка. Батальон Красникова ворвался в него с юга. Самообладание и находчивость воинов в этом бою были просто изумительны.

Вот пулеметная очередь внезапно полоснула во фланг атакующей роте. Бойцы залегли. Командир отделения коммунист В. Пихоткин, приметив, откуда бил вражеский пулемет, подкрался к нему, застрелил из винтовки двух пулеметчиков и, воспользовавшись замешательством гитлеровцев, молниеносно подскочил к пулемету, повернул его против врага. Рота снова поднялась в атаку.

У окраины поселка краснофлотец Никитин заметил группу вражеских солдат, укрывшихся за домом, и швырнул в них противотанковую гранату, да так удачно, что все 15 укрывшихся гитлеровцев погибли.

Сам Никитин, однако, тоже был смертельно ранен. Он умирал на руках у друзей, когда батальон уже взял окраину селения.

— Братцы, друзья! Умираю за народ. Отомстите за меня, за всех погибших! — были его последние слова.

Когда бой утих и подразделения стали закрепляться на новых рубежах, мы возобновили прерванное заседание партийной комиссии. Не было на нем только одного члена комиссии — Петра Курочкина, павшего в бою. Он был в первых рядах атакующих. Раненный, он превозмог боль и продолжал бежать вперед, стреляя на ходу и увлекая за собой других. В это время из — за пригорка застрочил неприятельский пулемет. Курочкин упал, теперь уже раненный смертельно. В тот же миг вырвался вперед краснофлотец Смирнов, только что принятый в партию.