Иван Лыков - В грозный час

— Вас, товарищ майор.

Взял трубку, и в душе вспыхнула горячая радость: звонил Николай Трофимович Усатый.

— Здравствуй, Семеныч, — издали донесся его голос. — Знаю, вот-вот в бой пойдешь. Желаю успеха.

— Спасибо. А как у тебя?

— По-прежнему не везет, — сокрушенно ответил Николай Трофимович. — Мне бы сейчас рядом с тобой быть, а тут на приколе держат…

В голосе его слышалась обида. Еще бы! Ведь еще тогда, когда мы вместе работали в поарме, он, как и я, просился у полковника Шарова в боевую часть. И если мне все же удалось добиться своего, то Усатый хотя должность и сменил, однако, возглавив армейский клуб, практически остался при политотделе и от передовой был по-прежнему далековато.

— Как-нибудь к вам прикатим, бойцов ваших повеселим, — пообещал Н. Т. Усатый и, попрощавшись, положил трубку.

Не прошло и четверти часа, как связист снова позвал меня к телефону. На этот раз звонил начальник политотдела корпуса П. А. Соловьев.

— Иван Семенович, как там у вас? — поинтересовался он.

— У нас все готово, — доложил я ему. — Дозаправлены машины, сменена смазка. Полностью загружен боекомплект снарядов. Создан резерв боеприпасов. Накоротке проведено партийное собрание…

— О чем говорили на нем коммунисты? Как настроение у остальных бойцов? — остановил меня Петр Алексеевич, услышав о партийном собрании.

— Настроение у всех без исключения боевое, люди рвутся вперед.

— Это хорошо, — довольно заметил Соловьев. — Боевое настроение сейчас — самое главное. Вперед, так и передайте бойцам, мы пойдем обязательно! Дело идет к перелому. Надо вот только сейчас выдержать, устоять перед танками врага. А когда измолотим их, гитлеровцам уже не подняться. Выдыхаются они, сами назад покатятся.

— Обязательно передам, — заверил я Петра Алексеевича и собирался уже положить трубку, считая разговор законченным, но Соловьев неожиданно обрушил на меня еще целую груду вопросов.

— А как у вас с медикаментами? — поинтересовался он. — Продумана ли эвакуация раненых с поля боя? Выдан ли бойцам сухой паек?

Откровенно говоря, в суматохе дел мне не удалось все это лично проконтролировать. Пришлось так и доложить начальнику политотдела.

— Для политработников, — укорил он меня, — эти вопросы — важнейшие. Мы не на прогулку, Иван Семенович, а в бой идем…

После этих его слов настроение у меня сразу испортилось. Но на Петра Алексеевича никакой обиды не держал: он был прав. Себя же в те минуты ругал самыми последними словами. Полковник Соловьев, видимо, на другом конце провода почувствовал мое состояние.

— Время еще есть, — успокоил он меня. — Можно поправить дело. Так что действуйте. И помните главное: мы на острие удара. Информируйте о нашем разговоре командира полка.

Лунев почти все слышал и сам, так что мне достаточно было бегло повторить ему содержание телефонного разговора. Вместе с ним мы быстро проверили все, о чем напомнил Соловьев, на ходу внесли кое-какие поправки. А за два часа до атаки прибыли на командный пункт 32-й танковой бригады, которой командовал полковник А. А. Линев.

Здесь, как и обычно в ожидании больших событий, царило общее волнение. Причин для этого было немало. Как покажут себя наши бойцы в борьбе с новыми фашистскими танками и штурмовыми орудиями? Насколько эффективными окажутся новые образцы нашей боевой техники?

Мы с Луневым в то утро чувствовали себя не в своей тарелке. Он, как уже говорилось выше, раньше командовал ствольной артиллерией. На бой ему обычно ставилась конкретная задача. Ее выполнению он и подчинял всю свою энергию. Мне тоже приходилось решать конкретные задачи. В зависимости от условий доводилось бывать и комиссаром, и командиром, и даже наводчиком. Теперь же мы оба находимся на КП танковой бригады, а наши батареи переподчинены другим командирам. В бой мы их непосредственно не поведем. Так что…

Вот в небе послышался нарастающий гул моторов.

Это шли бомбить врага наши самолеты. И тут же на гитлеровцев обрушились шквал реактивных снарядов «катюш», мощь всей нашей артиллерии, находившейся под Прохоровкой. Пятнадцать минут стоял сплошной грохот. Потом наступила тишина. Но была она недолгой. Гул моторов снова заполнил все вокруг, задрожала земля — это двинулась вперед лавина наших танков и самоходных артиллерийских установок.

А навстречу им уже выползали из лощин и оврагов фашистские танки и самоходки. Впереди шли T-VI — «тигры» — угловатые, низкие, с хищно вытянутыми длинноствольными орудиями. Они, мягко покачиваясь на широких, разлапистых гусеницах, казалось, даже не торопясь, лениво набирали скорость. За ними следовали «фердинанды» — семидесятитонные самоходные артиллерийские установки (штурмовые орудия). По расчету фашистов, эти танки и самоходки должны были таранным ударом проложить дорогу остальным бронированным машинам.

«Тигры» и «фердинанды» вооружены дальнобойными 88-миллиметровыми орудиями. И этим преимуществом гитлеровцы не преминули воспользоваться. Они первыми открыли огонь. Мы не успели заметить, достигли ли их снаряды целей. Лишь в наушниках, связывавших нас через радиостанции с батареями, хлестко зазвучали одна за другой команды: «Вперед, быстрее!», «Вправо!», «Влево!». Это наши самоходчики и танкисты предпринимали маневр, торопясь уйти от прицельного огня неповоротливых «тигров» и «фердинандов» и занять положение, позволяющее ударить по уязвимым местам тяжелых вражеских танков и САУ.

Броневые лавины сходились все ближе. И все яростнее звучал грохот беспрерывной стрельбы и разрывов снарядов. Кое-где уже появились клубы черного дыма. Это горели танки и самоходные артиллерийские установки. Наши или фашистские, понять трудно.

Мы с Луневым все свое внимание сосредоточиваем на машинах полка. Видим, как действуют батареи старших лейтенантов Ковальчука и Дубяги. Они ведут огонь по вражеским танкам, идущим пока еще слишком далеко. Но вот ближе к ним, в каких-то пятистах метрах, из лощины выползает «тигр».

— Дубяга! — кричит по рации Лунев. — Впереди «тигр»!

— Вижу, — возбужденно отвечает ему командир батареи.

Стволы орудий нескольких наших самоходок выплескивают огонь. Замечаем, как от брони «тигра» разлетаются снопы искр. Но он продолжает идти вперед. А за ним уже двигаются неизвестно откуда появившиеся «пантеры». Ну, этих-то нам бить легче.

Наши танки и самоходки усиливают огонь. От их метких выстрелов почти сразу же загораются две «пантеры». Потом зачадила и третья. И тут у фашистов не выдерживают нервы. Боясь одиночества и ближнего боя, «тигр» попятился в лощину.

— Уполз, гад! — торжествует Лунев.

И почти в тот же момент в наушниках раздается голос:

— Подбили «тигра», товарищ капитан!